Иезуит - Татьяна Герман (2021)

Тот поклонился, пряча ликующую улыбку. Не зря он так старательно состаривал пергамент и две ночи рисовал эту «астрологическую» белиберду. Стефанио не сомневался, что заключенный философ достаточно умен и не растеряется, когда его спросят про несуществующий обряд.

Через две недели Томаззо Кампанелла был переведен в римскую крепость Сан-Анджело, где содержание ему значительно облегчили и откуда регулярно привозили в Квиринальский дворец к Папе. Тремя годами позже понтифик в благодарность за проведенный «ритуал», якобы сохранивший ему жизнь, приказал освободить узника.

* * *

Вот уже восемь лет Андреа Кальво преподавал в Римской коллегии. За это время он обучил десятки студентов, написал множество работ по богословию и философии, но так и не смог обрести душевного равновесия. Он по-прежнему ненавидел Стефанио, следил за его успехами и иногда оппонировал ему в своих сочинениях. Андреа несколько утешало, что никаких особых достижений у недруга не было, тот тихо служил в конгрегации и даже перестал проповедовать.

Впрочем, и сам Кальво пока немногого достиг. Возможность стать князем да Корреджо — а к тому времени его родное графство стало княжеством — он потерял: у его старшего брата Сиро родились два сына. Впрочем, в коллегии поговаривали, будто скоро Андреа дадут звание профессора, а это уже немало.

Был и еще один повод надеяться на лучшее будущее: Сиро договорился о свадьбе своего сына Камилло с наследницей богатейшего банкирского рода Элеонорой Винчини. Конечно, для князей Корреджо это мезальянс, но очень выгодный. Будучи кредиторами Святейшего Престола, Винчини имели большое влияние на Папу, и Андреа не сомневался, что после свадьбы родичи невестки помогут ему получить кардинальское галеро.

Дверь кабинета, где работал Андреа, скрипнула, и вошел Роберто Бантини в фиолетовой сутане и бирретте. Кальво, удивленно похлопав глазами, бросился к нему:

— Филин!

— Андреа! — Роберто шагнул в кабинет и порывисто обнял коллегу. — Привет!

Кальво отстранился и с улыбкой оглядел Бантини.

— Я смотрю, ты теперь епископ.

Роберто сел в обитое гобеленовой тканью кресло, потупился и, разглаживая складки своего фиолетового одеяния, скромно ответил:

— Да. Впрочем, совсем незначительный, мне дали кафедру в крошечном городке в Мантуе.

— Ну ты даешь, всех обошел! Мне вот, к примеру, пока никто епископской кафедры не предлагает. И Надьо — тоже, а он был лучшим среди нас.

— Да, знаю, мы с ним иногда переписываемся. Надеюсь, ты уже не держишь на него зла?

— Нет, конечно, — соврал Андреа, — все это дела прошлые. Мы не общаемся, но и не враждуем.

— Вот и хорошо, — обрадовался Роберто. — Рассказывай, как ты, как наши? А то я только про Стефанио и знаю, а про остальных — ничего.

Андреа коротко обрисовал свое положение, упомянул кого-то из общих знакомых, и задал, наконец, интересовавший его вопрос:

— Ну, а про Стефанио что знаешь?

— Да так, — смутился вдруг Роберто, — ничего особенного.

— Ладно, говори, чего уж там. Мы ж больше не соперники.

— Ну, служит в Священной конгрегации обрядов. Живет в Ватикане.

— Тоже мне новости, это я слышал.

— А что еще? Сын у него рисует очень хорошо, хочет в Святого Луку поступать.

— Сын? — насторожился Андреа. Сердце в груди подпрыгнуло: он почувствовал, что сейчас узнает что-то важное.

— А ты не знал?

— Кажется, что-то болтали, — с деланым равнодушием кивнул Кальво. — От него родила Мария… или как ее… Клара… Клариче…

— Лукреция. Лукреция Риччи. Она и сейчас у него живет под видом сестры.

— А сын где? В монастыре?

— Нет, Марио с ними. Надьо писал, что у них небольшой домик в Ватикане.

— Да-да, это я помню.

— А сейчас, — воодушевленно продолжал Роберто, — освободилась епископская кафедра в Треви, и Стефанио добивается назначения туда.

Андреа подмигнул: