Философский словарь - Конт-Спонвиль Андре (2012)

Оба понятия – женственность и мужественность – могут быть определены лишь посредством друг друга. Именно это делает их относительными и лишает самодостаточности, но не снимает необходимости определения. Фрейд на закате своих дней все еще задавался вопросом, чего же хотят женщины. Может быть, он лучше знал, чего хотят мужчины – хотя бы потому, что сам принадлежал к их числу, – власти, секса, денег, успеха, славы. Мне возразят, что и женщины далеко не равнодушны ко всем перечисленным вещам. Мне это известно. Но все-таки мне кажется, что они чаще, чем мужчины, проявляют стремление отдавать предпочтение некоторому числу целей, больше относящихся к частной жизни и человеческим чувствам, таким как слова, любовь, дети, счастье, стабильность, мир, жизнь… Конечно, не следует слишком доверяться этим категориям, чересчур масштабным и расплывчатым, тем более что, прибегая к ним, мы рискуем навязать каждому человеческому существу какую-то заранее назначенную роль, которой сам он для себя никогда бы не выбрал. Но можно ли совсем обойтись без них, если только мы не признаем, что за половым различием не стоит никакой другой реальности, кроме физиологической? Как-то раз мне случилось пошутить, что любовь – изобретение женщин, что, будь человечество целиком состоящим из мужчин, мысль о любви даже не пришла бы ему в голову, потому что ему вполне хватило бы секса и войны. Но, возвращаясь к серьезному разговору, скажем, что мужчины и женщины по-разному переживают взаимосвязь любви и сексуальности. Большинство мужчин ставят любовь на службу сексу, тогда как женщины, во всяком случае большинство из них, скорее готовы поставить секс на службу любви. Это всего лишь тенденция, и не исключено, что она носит характер не столько природный, сколько культурный. Тем не менее мне представляется, что она является частью нашего опыта. Благодаря ей существуют обольщение и супружество (ведь мы все, и мужчины и женщины, хотим одного и того же – любви и секса), хотя благодаря ей же в наших отношениях нередки определенные трудности и недоразумения.

Можно было бы высказать соображения того же рода по поводу грубости и мягкости, по поводу отношения к времени и к действию. Когда начинается война, достаточно нескольких недель, чтобы все пришло в упадок, и мужчины вполне успешно с этим справляются. После чего нужны годы и годы терпеливых усилий, чтобы жизнь снова вступила в свои права, и я не уверен, что нам бы это удавалось без женщин.

Впрочем, вернемся к нашим трем мотоциклисткам. В тот раз я, как мне кажется, впервые осознал, что женственность, в те годы совсем не модная, это ценность. Мне тогда было 20 лет. Я еще не читал Рильке («…не сомневаюсь, женщина всегда бывает более зрелой, и она куда ближе к человечности, чем мужчина…»), не читал Колетт (107), Симону Вейль, Этти Хилсам (108). Правда, среднее образование я получил в смешанном лицее, где учились и мальчики и девочки. После коммунальной школы, в те годы исключительно мужской, это показалось мне настоящим раем, как будто из солдатской казармы я попал в цивилизованное место… Но вместо слов «женщины» и «женственность» я говорил тогда «девчонки» и, конечно, ни за что на свете не осмелился бы даже попытаться дать им какое-то общее определение. В ту пору феминизм для всякого прогрессивно настроенного интеллектуала был чем-то совершенно очевидным. Феминизм, но не женственность. Многие, и мужчины и женщины, видели в ней нечто вроде последней ловушки, последней иллюзии, от которой во имя общности и Революции, а то и во имя самого феминизма следовало срочно избавиться. Глядя вслед удалявшимся мотоциклисткам, я подумал, что сделать это будет не так уж легко и что мы рискуем на этом скользком пути утратить что-то очень важное. Из-за девушек-мотоциклисток я не стал относиться к феминизму с меньшей симпатией. Из-за них я стал гораздо больше ценить женственность.

Женщина (Femme)