Буря крепла. Все сильнее поднимался ураган над долиной, обрушивая на лагерь потоки снежного крошева. Маару нравилась такая непогода, стихийная, неуемная, бурная — она поднимала внутри него волны чего-то огромного, необъятного, сокрушающего, того, что придавало ему сил и позволяло, пусть на немного, но забыться, отрешиться ото всего. Маар любил непогоду с детства. Он ярко помнил, как, сидя возле очага с колдуном, когда тот неспешно чинил одежду или сбрую в свете масляных ламп, ощущая буйство стихии за деревянными стенами, наблюдал как переливаются кровавые угли в очаге, чувствовал спокойное дыхания жара на своей коже. Тогда, когда ненастье рвало и метало все снаружи, тогда он чувствовал ту хрупкую грань сил. Старик поглядывал на него тревожно, но молчал, он уже решил что-то для себя, решил судьбу маленького Маара — отдать его в храм к наставникам. Боялся ли его старик, раз поступил с ним так, отдал в когти стервятникам, где он будет учиться выживать, или решил, что так будет лучше для взрослеющего исгара? Маар никогда не узнает потом. Лишь с годами он понимал, что, если бы не попал в это пекло измывательств и пыток, не стал бы таким, какой есть сейчас. Его бы никогда не заметил совет, и Маар не получил бы титул. Сначала он таил обиду на колдуна, потом жгучую ненависть и в конце концов чувство благодарности. Маар носил его в себе уже давно, где-то в глубине надеясь высказать его старику. Только жив ли тот? Вытянутый сгорбленный силуэт, тонкие, как веревки, руки, повисшие вдоль сухого тела, спрятанного за полотном изношенного сукна. Колдун медленно удалялся от ворот храма — это последнее, что запечатлел о нем Маар, клеймом выжег в своей памяти. Колдун ни разу не обернулся.

Страж выдохнул, когда очередной порыв хлынул на лагерь, проносясь меж шатрами остервенело и с ревом. Что, если Ирмус и впрямь узнает об ассáру и захочет забрать ее у Маара? Его будто варом ошпарило при мысли об этом. Владыка хоть и доверяет Стражу, считая исгара едва ли не своим преемником, и все же иногда Маар ловил его настороженность, бывало. Тхара не зря твердит, что Ирмус как подпускает близко, к самому своему сердцу, избранных, так может, если посчитает нужным, необходимым во благо себя и земель империи, отдать приказ полоснуть по горлу без предисловий.

Ирмус слишком озабочен своей властью, у него есть дела куда важнее, чем верить всяким сплетням о найденной ассáру. Маар дернул желваками, вперившись потемневшим взглядом в потолок шатра, наблюдая за игрой теней, ловя себя на том, что готов идти против Ирмуса, но Истану не отдаст.

Он боится ее потерять… Проклятая ведьма! А может, это все морок? Может, он заблуждается? И как только Маар насытится Истаной вдоволь, наиграется со своей добычей, отымев столько, сколько жаждет, он сам отдаст ее правителю?

3_3 Истана

Буря стихла на следующий день, но как же мучительно долго тянулось время пребывания в одном шатре с исгаром! Весь вчерашний день я проспала, когда ван Ремарт ушел, и я почти мгновенно отключилась. Потрясения, случающиеся со мной изо дня в день, вынуждали впасть в беспробудную спячку. Сон мой был беспокойный, но главный мой кошмар я находила за пологом, даже сквозь сон его ощущала. Иногда пробуждаясь, я прислушивалась к шелесту вьюги и боялась шелохнуться, чтобы Страж, не дай богиня Ильнар, не понял, что я не сплю, чтобы он не пришел на звук и не завершил начатое. Ведь исгар чуял все каким-то внутренним нюхом. Проклятый пес будто предугадывал мои действия наперед. Слава Всесущей, ночь была спокойной несмотря на мои тревоги, утро наступило уже скоро.

Но мой покой был разбит вдребезги. Пока я наскоро умывалась, раздевшись по пояс, Маар бесшумно вошел. Я спохватилась мгновенно, прикрывшись сорочкой.

— Оставь, — раздался тут же короткий сухой приказ.

Я слышала тяжелое дыхание Маара, и оно не сулило мне ничего хорошего. Мое сердце затрепыхалось, я чувствовала спиной его взгляд, его жар разливался по моей оголенной спине.