Я слышу, как ты дышишь - Остин Марс (2019)

Голова Су Хона на столе постепенно теряла привлекательность, а когда они с Булатом допили компот, у головы изменился запах и из-под шеи стало подтекать, таким он Вере больше не нравился. Она это озвучила и Булат попросил одного из бойцов унести голову, а поднос вернуть.

Пришел дежурный, сказал, что тренировка закончилась и господин распорядился, чтобы госпожу проводили на третью квартиру. Она попрощалась с Булатом и пошла.

Парень старался не пялиться на нее, но всю дорогу зарабатывал косоглазие, глядя как бы прямо, а на самом деле — на Веру. У каморки Дока он остановился и попросил Веру подождать здесь, сам заглянул и доложил, что госпожа прибыла. Из- за двери донесся усталый, но довольный голос министра Шена, сначала тихо: "Ты щит поставил?", потом громко: "Пусть заходит", дежурный вышел и изобразил приглашающий жест.

Вера вошла и замерла на пороге с выпученными глазами — на столе в центре, освещенный хирургически-ярким светом, полулежал господин министр во всей своей драной красе, мокрый от пота, окровавленный и голый, с небрежно наброшенной на одно бедро простыней, которая чисто символически прикрывала самое неприличное. А рядом склонился Док, ловко штопая длинную рану от правой ключицы до левого бедра.

"Он не спал."

Она именно так и лежала, с ладонью на груди, именно там, где начиналась рана.

Это выглядело так жутко, что довольная ухмылочка министра с этим никак не вязалась, но посмотрев ему в глаза, она поняла, чему он радуется — ему удалось взять расплату на себя.

"В этот раз — удалось."

Док бросил на нее короткий заинтересованный взгляд, она поняла, что молчит слишком долго, но понятия не имела, что говорить, это он ее пригласил.

— Я приду на обед, — наконец объявил министр, — это ерунда, заживет за пару часов.

Док тихо фыркнул в усы, но головы не поднял, Вера зажмурилась и послала ему волну силы и удачи, он заулыбался. Она еще раз изучила министра с головы до ног, уже спокойнее и внимательнее — ничего больше, только след ушиба на ребре ладони, уже практически невидимый, и пара более старых синяков, которые почти сошли. Эта подозрительная рана выглядела так, как будто он подставился специально. Она прочистила горло и прохладно поинтересовалась:

— Эрик жив?

— Даже почти здоров, — с легкой укоризной улыбнулся министр, — устал только очень.

— Ну и фиг с ним тогда. Все, жду на обед.

— Скоро буду, — довольно мурлыкнул министр, Вера сдержала желание поклониться и вышла, это коварная интервенция его культуры в ее голову вызывала глухое раздражение, тем более, что она невольно признавала некоторые элементы этой культуры вполне интересными и достойными войти в привычку. И это внутреннее согласие тоже раздражало, как будто одна ее часть должна была бы взбунтоваться и стоять на своем, а вторая часть должна была бы принимать новое и изучать это, и они обязаны были бы бороться, но почему-то вышло, что ни одна из них не хотела становиться на сторону сопротивления этому внезапному новому.

"Это потому, что поклоны для меня совсем не новое, когда-то я кланялась каждый день, в спортзале, это было нормой и теперь не воспринимается как что-то чуждое.

Здесь нечему сказать мне "Дзынь", да? Черт." — Вера.

Она вздрогнула, резко вырванная из своих мыслей, в полумраке коридора не сразу разобрала, кто ее позвал, потом увидела — дежурный у портала, Эрик, на том же месте. С настолько битой физиономией, что даже при таком освещении было видно, одинаковые синяки на скулах с двух сторон, разбитые губы, общий вид какой-то жалкий, как у наказанной собаки.

— Вера, я хотел извиниться за утро. Прости. Я неправильно все понял, маги уже сказали, что я дурак. Я рад, что ошибся, — в темноте мелькнула его улыбка, Вера не ответила — он извинялся за то, что сделал поспешные выводы, а не за само заявление и его тон, как будто имел несомненное право лезть в ее личную жизнь.