Нежное безумие - Л. Шэн (2019)

– Я чувствую, что Пенн отрекся от меня, когда я убежала, и что бы я ни делала, я никак не могу сократить пропасть между нами, – призналась она. Приободрившись, я осторожно подняла на нее взгляд – эти слова очень похожи на признание. И это гораздо лучше, чем нападение, которому я подвергаюсь с того момента, как она переехала к нам жить.

– В каком смысле? – мой голос тихий, почти шепот.

– Пенн странно ведет себя со мной. Не враждебно, но… отстраненно. Я понимаю, что подвела его, бросив. Но как будто у меня был выбор. Мне казалось, что Рэтт убьет меня когда-нибудь. А Пенн, несмотря на сильную любовь и готовность постоять за меня, был всего лишь ребенком. Он не мог защитить меня. Меня одну стоит винить…

– Нет, – перебиваю я. – Рэтта надо винить. Покойную мать. Твою школу, всю систему в целом. Да, честно говоря, мою мать тоже можно обвинить за то, что она ничего не замечала. Но не тебя.

– Пенн не виноват, – подчеркивает она. – И он единственный, кому я причинила боль.

Пришло время мне совершить признание. Правда застряла у меня в горле, а алкоголь подталкивает ее. Это исповедь. Трудная. Но та, которая поможет ей отпустить вину и, возможно, поможет в строительстве моста через пропасть.

– Пенн и я. Мы оба виноваты, – выпалила я.

– Что? Что за чушь ты несешь? Вы даже не были знакомы тогда, когда это случилось.

Я рассказала ей все о том дне. Не упустив ни одной детали с того момента, как я стояла у двери и молилась, чтобы никогда больше не видеть Вию, до нашего первого поцелуя с Пенном. О письме. Как он разорвал его. О ликовании, которое я испытала из-за этого. О моей черной записной книжке, которая с каждым годом становилась толще.

– Он порвал его, но он не знал. Он не знал, Виа. Он не знал… – повторяла я.

После того как я закончила рассказ, то поняла, что абсолютно выдохлась, как будто я пробежала марафон. Чтобы лучше видеть ее, я пересела; слезы ручьем стекали по ее щекам, а все тело содрогалось от рыданий. До меня дошло, что мама никогда не говорила ей о том, что она была принята в Академию балета. А зачем ей это делать? Это жестокая, разочаровывающая новость. Я пытаюсь обнять ее, но она подскакивает с кровати. Я повторяю за нее.

– Не было ни одного дня, когда бы я не думала о том письме, о тебе и о том, насколько я ужасный человек, – убеждаю я, а слезы застилают глаза. Это правда. Даже несмотря на то, что я ненавидела ее, я ненавидела себя еще больше за то, что сделала. За то, что делаю. В тот момент мама стала Мел, тогда началось мое падение. – Пожалуйста, поверь мне.

Пощечина прилетела неизвестно откуда. Острая, наполненная горечью. Ладонь ощущалась на щеке еще долгое время после того, как она убрала ее, и я инстинктивно подняла руку и потерла щеку.

Тебе только что дали пощечину. Мой мозг бил тревогу, эхом раздаваясь во всем теле. Бесконечно.

– Думаешь, что это меняет дело? – Лицо исказилось. – Ты и мой брат разрушили мне жизнь. Рэтт был уродом. Мать была безответственна и находилась не в себе восемьдесят процентов всего времени, твоя мама отталкивала меня из-за того, что я тебе не нравилась, и она не хотела расстраивать тебя, – продолжила она, и я задержала дыхание. Я не знала, что мама и Виа были недостаточно близки. – Я бы никогда не сбежала, если бы знала, что меня приняли! Я бы прошла через все, Дарья.

– Я знаю. – Я рыдала, оперев руки на колени и схватившись за голову. Слезы обжигали место пощечины, но так как я была пьяна и обезоружена, то поняла, что заслужила этого. – Господи. Я знаю.

Плечи тряслись каждый раз, когда новая волна рыданий пронзала меня. Я направилась к ней, не понимая зачем, может… упасть на колени, но она снова отскочила от меня. Ногой ударила прикроватный столик и взяла первую попавшуюся вещь, до которой дотянулись ее руки, – золотые часы, которые Луна привезла мне из поездки в Швейцарию несколько лет назад, – и прицелилась в меня.

– Держись подальше от меня, Дарья. Я серьезно.