Нелюбимый - Маша Драч

— И? — тяжелое дыхание опаляет мою кожу и меня начинает почему-то дико мутить.

— Я была в тот день с Алиной в женской консультации. Да, я ходила к гинекологу, да купила эти таблетки, но я их не принимала. Я не готова к беременности и эта правда, но… Если так случится, что я стану матерью, то я приму это.

— Ты ничего не должна делать за моей спиной.

— А ты не оставил мне выбора, — я осмелилась заглянуть Герману прямо в глаза. — Я ведь просила тебя, но тебе плевать. Тебе плевать на всех и вся, кроме себя любимого, ведь так?! Все должны делать то, что ты хочешь, но так не будет. Я — твоя жена, но не рабыня. Знаешь, иногда мне кажется, что ты такой злой и эгоистичный потому что, тебя никто не любит. А тебя ведь и невозможно полюбить, ты делаешь всё, чтобы вызвать ненависть. Иногда мне хочется быть с тобой, но ты тут же отталкиваешь. Разберись в себе, а потом уже проси детей.

Глаза Германа расширились от удивления. Он поднял одну руку вверх и сжал ее в кулак с такой силой, что костяшки на его пальцах побелели.

— Хочешь, ударь меня, мне всё равно, — слишком спокойно ответила я. — Меня выдали замуж за тебя почти что насильно и ты это знаешь, всегда будешь знать. Поэтому и злишься. У тебя проблемы с самоконтролем и восприятием мира, Зацепин.

Герман наклонился ко мне, гипнотизируя взглядом своих черных, горящих суровостью глаз. Я была уверена, что он ударит меня за такие оскорбительные слова.

— Настанет тот день, когда ты сама попросишь меня не отказываться от тебя. Будешь умолять об этом. Жизнь — штука тяжелая и непредсказуемая, умеет разворачиваться на сто восемьдесят градусов. Но даже не это самое страшное и разрушающее, а то, что я тебя даже тогда послушаюсь и не откажусь.

Мне совсем стало дурно. Кажется, я сильно перенервничала. Взяв сумку, я медленно вышла из дома. Голова гудела, желудок крутило, а впереди ожидало еще много дел.

Встреча с комиссией прошла для меня, будто во сне. Я так долго и мучительно ждала этого дня, а всё случилось быстро и безболезненно. Моим работам дали достаточно сдержанную оценку: и похвалили, и сделали замечание. Я внимательно вслушивалась в то, что мне говорили, но всё равно смысл слов ускользал мимо. Разговор с Германом никак не хотел уходить из головы. Злость и нервозность словно раздирали меня изнутри. Эгоист! Мой муж — последний эгоист!

Единственное, что я смогла расслышать из потока длительной тирады одного из представителей комиссии, так это то, что меня приняли. Я не поверила своим ушам. Искренне не поверила. Коленки задрожали, и пол под ногами внезапно качнулся. Я надеялась на то, чтобы поступить, но всё равно периодически одергивала себя, иначе отказ было бы принять гораздо больней.

Мои губы расплылись в дурацкой улыбке. Радость и облегчение буквально затопили меня. Захотелось расплакаться от радости, я едва сдержалась. Не хотелось, чтобы подумали, будто бы я какая-то истеричка.

Распрощавшись, я забрала свои картины и вышла из аудитории. Ловя ртом воздух, я пыталась, успокоить, свое бешено стучащее сердце.

— Ну? — Алина сжала свои руки в кулаки. Она переживала не меньше, чем я.

— Приняли, — выдыхаю и сползаю вниз по стене.

— Это же отлично! Ты молодец! Ариш, ты чего? — сестра удивленно смотрит на меня, а я беззвучно плачу и улыбаюсь.

— Радуюсь, — сдавленно отвечаю.

— Ты меня уже испугала.

— Добрый день, — к нам внезапно подошел Саша, и я тут же выпрямилась. За последний час в моей жизни произошло достаточно потрясений, и неожиданное появление Ломова можно было отнести туда же.

— Добрый, — холодно приветствует моя сестра.

— Арина, почему ты плачешь? — Саша внимательно смотрит на меня, взгляд светлых глаз кажется обеспокоенным.

— Приняли меня, — сбивчиво ответила я, чувствуя, что вот-вот снова заплачу.