Нелюбимый - Маша Драч

Я ушла к себе в спальню и первым делом, когда переступила порог комнаты, сбросила туфли. Они натерли мне жуткие кровавые мозоли на пятках и нескольких пальцах. Никогда не любила узкую обувь, да еще и на каблуке. Мама меня всегда учила ходить в туфлях, но мне больше нравились кроссовки или босоножки на низкой подошве.

Переодевшись в просторный халат, я аккуратно повесила в шкаф платье и, отыскав в ванной пластыри, вернулась в спальню, чтобы хоть что-то сделать с мозолями, которые продолжали неприятно саднить.

Когда я кое-как разобралась с одной ногой, в спальню без стука вошел Герман. Я инстинктивно напрягалась, даже несмотря на то, что муж был весел. Кажется, у меня уже выработалась привычка опасаться Германа всякий раз, когда он вот так неожиданно врывается ко мне в комнату.

— Что с тобой? — он хмурым взглядом осмотрел рядом со мной лежащие кусочки ватки, испачканные кровью, затем посмотрел на мои ноги. Мне стало как-то неловко, словно бы я здесь занималась неприличным делом.

— Ничего. Пустяк. Просто мозоли. Со мной такое с детства, — я продолжила заниматься своим делом, как вдруг Герман сел рядом, отобрал у меня пластырь с ваткой и осторожно положил одну мою ногу себе на колено.

— Пустяк говоришь? — он немного сердито глянул на меня.

— Ну да, — тихо ответила я.

Герман ничего больше не произнес, а просто начал аккуратно, словно ювелир обрабатывать мою ногу. Он это делал так быстро и ловко, что я даже ни разу не пикнула, боли не было.

— Вот и всё, — муж поцеловал мою щиколотку и встал, чтобы отнести оставшиеся пластыри обратно в ванную.

Такая забота с его стороны поразила меня. Со мной никто так не возился, разве что няня, но и то до тех пор, пока мне не исполнилось одиннадцать. Затем меня учили полной самостоятельности. Папа вообще говорил, что излишняя опека может только распустить и обленить меня. Поэтому я, наверное, так странно и реагировала на проявленную мужем заботу.

— Распоряжусь, чтобы тебе купили обувь поудобней, — твердо заявил Герман, вернувшись в спальню.

— Не стоит тратить на меня деньги, я и к этой привыкну.

— Нет, это даже не обсуждается, — оборвал меня Зацепин, и я не решилась ему противостоять. — Да, и вот еще что, — он уже собрался уходить, но в последний момент задержался у открытой двери. — К ужину надень что-нибудь поскромней, платье какое-нибудь закрытое или брюки с блузкой. Думаю, ты поняла, чего я хочу.

Герман своими желаниями совсем сбил меня с толку. То, я обязана одеваться так, чтобы каждый встречный видел, насколько сильно платье обтягивает мою фигуру, теперь нужно нарядиться так, чтобы моей фигуры вообще не было видно. Глупости какие-то!

Отчаянно хотелось запротестовать, но я не смогла. И дело было здесь не только в строгом воспитании, которое заключалось в том, что я обязана слушаться своего будущего мужа во всем. Я сама по себе была неконфликтным человеком. Я долго терплю-терплю, а затем могу просто взорваться.

Меня возмущало то, что и так, почти не имея никаких прав, я еще и не могла самостоятельно решить, что мне надеть. Это уже выглядело абсурдно! Что-то внутри меня неожиданно начало бурлить, бунтовать. Жутко захотелось сделать наперекор Зацепину, но разумно ли это? Пожалуй, что нет.

— Хорошо, — покорно ответила я, сжав руки в кулаки.

— Вот и молодец. Будешь хорошей девочкой, и жизнь рядом со мной тебе покажется настоящим раем, — Зацепин улыбнулся лишь уголками губ и вышел из спальни.

Я едва сдержалась, чтобы не запустить какой-нибудь предмет, желательно потяжелее в закрытую дверь.