Отец для двоих - Адалин Черно (2021)

— Нет. Я возьму тебя, когда разрешат.

Сын дуется, но я непреклонна. Не хочу, чтобы он видел Макара таким. Пока неизвестен диагноз, я вообще не беру сына к отцу. Не знаю, насколько это правильно, но я знаю, какой у меня любопытный ребенок. Ему точно будет интересно узнать, что папа делает в больнице, а ответов у нас нет. Сказать, что его скоро выпишут, не выйдет. Я не хочу врать сыну.

— Тим… я возьму тебя, как только появится возможность.

— А к братику?

— И к нему тоже.

Степа еще не пришел в себя. Я прихожу к нему каждый день. Я и мать Макара, которая смотрит на меня недовольно, но ничего не говорит. Я вижу, что она моему присутствию не рада, но я хотя бы прихожу, в отличие от родной матери Степана. Я спрашивала у доктора, он сказал, только я и Ирина с мужем. А ведь Жанна утверждала, что она мать и что хочет видеться с сыном.

Тимофей как-то неожиданно захотел познакомиться с братиком. Узнал, что тот лежит в больнице и захотел его поддержать, но я не решаюсь его брать. Лечащий врач Степана говорит, что он может в любой момент может прийти в себя и лишний стресс сейчас ему ни к чему. Степа, в отличие от Тимофея, не знает о наличии брата, поэтому такая новость будет для него неожиданной. И неясно, как он на нее отреагирует. Не факт, что обрадуется. Мне кажется, будет наоборот, поэтому стресс лишний ребенку ни к чему.

Кое-как уговорив Тимофея не обижаться, еду к Макару. И почти сразу узнаю, что его выписывают. Я, конечно, нервничаю. Доктор отказался мне что-либо сообщать, соблюдая врачебную тайну, а я, пока шла к Макару в палату, успела напридумывать. Даже страшно представить, почему его выписывают. Хочется, конечно, верить, что все в порядке, что у него попросту ничего не нашли, но разве при таком раскладе бывают сильные боли?

Вывод напрашивается сам по себе. И я убеждаюсь в этом, когда Макар перестает улыбаться и смотрит на меня серьезно. Он хочет что-то сообщить, а мне нужно постараться быть сильной. Выдержать то, что он скажет.

Удивительно, как кардинально изменилась моя жизнь после случившегося. Мне хочется быть рядом с ним, поддерживать. Я, в конце концов, жажду увидеть его здоровым. Живым, хотя бы. Господи… от осознания, что Макар может умереть у меня внутри все скручивается и сердце так болит, что нечем облегчить это чувство.

— Что? — спрашиваю у него пересохшими от волнения губами.

В горле образуется ком, который я никак не могу сглотнуть.

— У меня нет опухоли, нет рака, нет проблем с сосудами или головным мозгом. Происхождение моих головных болей пока неясно.

Я несколько мгновений глупо смотрю на Макара. Он уже сказал, что у него ничего не нашли, что его жизни ничего не угрожает, но ведь боли есть. И ему не помогают таблетки. Вернее, помогают, но не все. Большинство из них не действуют, а те, которые дают эффект, выписывают только по рецепту и они тоже вызывают привыкание.

— Тебя выписывают. Они больше не будут обследовать? Или ты переводишься в другую клинику?

— Врачу, который поставит мне диагноз, не нужны обследования, — поясняет Макар. — Мне нужна помощь психотерапевта.

Я несколько раз недоуменно моргаю.

— То есть как…

— Психосоматика, вероятно. Я не специалист, Оля. Я понятия не имею, почему. Боли есть — диагноза нет. Причин не доверять обследованию у меня нет, здесь лучшие врачи, Степан лежит в их же клинике, только в детской.

После его слов повисает пауза. Я не знаю, что сказать, потому что попросту не представляю, как можно придумать боль. Она либо есть, либо ее нет, но у меня никогда подобного не было, а это не означает, что не может быть у других.

— Что с этим делать? В смысле… это лечится?

— Выдали направление к психотерапевту. Лечится, конечно. Только оперировать не смогу.

— Все так плохо?

— Все будет хорошо, — заверяет меня Макар. — Нужно поехать к Степану.