Превращенная в мужчину - Ганс Эверс (1992)

В эту вину она верила твердо: вину перед бабушкой, вину — быть может, еще большую — перед Яном. Это было как бы великое покаяние, и ради него она жила. О своем ребенке она никогда не думала, ни одной минуты.

Все монахини говорили ей «ты» и называли ее «Эндри». Она называла их сначала сестрами, как привыкла величать монахинь, которых видела до тех пор. Ей объяснили, что в Ордене Английских Барышень «сестрами» зовут только прислуживающих монахинь, а учащих — «барышнями». В Войланде было иначе! Там она была «молодой барышней» уже с шести лет, после того, как Ян и Питтье научили ее ездить верхом на пони Кэбесе. Она была «барышней», и только она одна. Всем остальным она «тыкала» и называла их по именам. Здесь же все остальные были барышнями, а она — только Эндри. Она приняла и это. И это составляло часть ее покаяния.

В сентябре каникулы кончились. Она работала в это время как только могла. И все же она так отстала, что ее определили лишь в класс для четырнадцатилетних. Теперь она перешла в большую спальную залу, в маленькое загороженное место. Кровать была столь узка, что, переворачиваясь, Эндри боялась упасть на пол. За перегородкой стоял умывальный столик с маленькой, наполненной водой чашкой. В чашке же стоял и стакан с водой. Не было даже кувшина. Пятьдесят шесть девочек спали возле нее, каждая в своем загончике. С ними жили две монастырские сестры.

День распределялся так. В пять часов звонили. Тогда девочки должны были вставать. Им давалось полчаса на умывание, одевание и прическу, затем шла обедня. В шесть часов — завтрак. Уже в половине седьмого все со своими уроками сидели в учебной комнате. Спустя час начинались школьные занятия. В половине двенадцатого полагался обед. С двенадцати до часу — общая прогулка. Затем снова школьные занятия. В пять часов дети получали по яблоку с куском хлеба, Далее следовали два часа рукоделий. Для Эндри они заменялись часами добавочного ученья. Следовала молитва, и в семь часов — ужин. После ужина снова в учебную комнату — готовить уроки, а в десять часов — спать.

Все совершалось в строжайшем молчании. Только во время прогулки дозволялось разговаривать. За едой читались жития святых.

Недели две после начала учения происходило говенье. Из Маастрихта в качестве исповедника приезжал прелат. Трижды в день, ранним утром, в полдень и в сумерки, он говорил проповедь в монастырской церкви. В промежутки девочки ходили с молитвенниками и четками, или где-нибудь сидели, или стояли на коленях. Молились, сосредотачивались в строжайшем молчании и исследовали свою душу, чтобы принести доброе покаяние. Следовало беседовать только с Богом и со своей душой, со святым сердцем Иисуса, с Девой Марией — страстотерпицей, с дорогими святыми как заступниками и посредниками. Об этом Эндри уже знала — все это было достаточно знакомо еще по Войланду. Но она никогда над такими вопросами не задумывалась — разве это не полагалось только для прислуги? Ни Ян, ни бабушка об этом не думали. Даже старый Гендрик не хотел знать о таких вещах. Даже Нелля, два года учившаяся в монастыре Сердца Иисуса, высмеивала хромающую Гриетт, когда та принималась рассказывать о своих святых.

Здесь же все это провозглашалось великой, серьезной и единственной истиной, важнейшим в человеческой жизни.

Эндри делала, как все. Пошла на исповедь по окончании трех дней говенья. Написав на записке «в чем я должна каяться?», она передала ее барышне Марцеллине, у которой обучалась французскому языку. Та прочла и написала: «Все твои грехи — со дня прибытия к нам».

Она старательно вспоминала и рассказала обо всем, что смогла найти. Набралось очень мало. Духовник был доволен ею, спросил только, не касалась ли она себя нецеломудренно. Она не знала, что это означает, и ответила отрицательно. Тогда он быстро отпустил ей грехи. Ему и без того было много работы со всею исповедью в эти дни.