Не грусти - Людмила Волок

Я похолодела. И поняла смысл выражения «волосы встали дыбом». Лихорадочно обвела прихожую взглядом в поисках холодного оружия, и тут – о счастье, свекровь моя Наина Ивановна, я тебя люблю! – узрела на полке хрустальный рог. Сей предмет интерьера сталинских времен Наина Ивановна зачем-то приволокла нам в подарок, а я все никак не могу выбросить – Максик почему-то ревностно его охраняет. Может, это тайная семейная реликвия, в которой сосредоточена мужская сила его рода?

Эти сумбурные мысли в моей голове проносились со скоростью молнии, пока я, воображая себя бесшумным ниндзя, с рогом наперевес подбиралась к двери спальни. Не факт, правда, что вор (а кто же еще?) прятался именно там, подбиралась чисто интуитивно – просто спальня была ближе всего.

И вот когда сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди, я храбро рванула дверь на себя.

Упс.

На кровати возлежал Максик. В неглиже. Но под простыней. Рядом, кутаясь в другую простыню, маячила неизвестная мне черноволосая мадам. «Хоть и худая, зато слишком костлявая», – успела злорадно подумать я, прежде чем заорать:

– Ах ты, подонок!

И замахнулась рогом.

В глазах Максика отразился ужас. Брюнетка заверещала:

– Макс, она нас убъет! Ты правду говорил, что она ненормальная!

Меня аж затрусило от злости:

– Ах ты ж гадина! Так вы меня еще и обсуждали! На моих простынях!!!

Глаза мои налились кровью – по крайней мере, я так думаю, потому что смотреться в зеркало было некогда. Волосы вздыбились пуще прежнего, а из ноздрей, думаю, повалил дым. Стремительнее рыси я бросилась через кровать к брюнетке и дернула за свою простыню. Она вцепилась в нее мертвой хваткой, но не тут-то было.

– Ха-ха-ха! – сардонически захохотала я. Вот где пригодились мои лишние килограммы, взлелеянные на нежном пралине и эклерах! Потому что перевес оказался явно на моей стороне. Я дернула посильнее – и мадам предстала предо мной, как лист перед травой, дрожа своим худосочным нагим телом и всхлипывая от ужаса.

– Вон! – заорала я, для убедительности размахивая рогом перед лицом соперницы. Та метнулась к своим шмоткам, которые валялись эротической кучкой на кресле рядом с кроватью.

– Ну нет, сучка! Вон из моего дома! – и, не отдав врагу ни пяди одежды (можно так сказать? Нельзя? Но было именно так: ни пяди! Врагу! Так что оставим, как есть), подталкивая рогом в худосочную спину, вытолкала заразу в коридор.

Та пыталась, конечно, упираться. Но я, напирая на нее своим видным торсом, не переставала излагать свои аргументы:

– А будешь знать, шалава, как в койку к чужим мужьям прыгать! Счас голая по городу пойдешь, а на тебя будут лить смолу и забрасывать перьями!!!

Мадам задрожала пуще прежнего – видно, решила, что я на почве стресса рехнулась окончательно.

Тут с тыла раздалось блеяние Максика (ну наконец-то!):

– Дорогая…

Я развернулась (при этом, умница, рог от спины мадам не убрала), и спросила ехидно:

– Это ты к кому обращаешься? Ко мне или к ней?

– К тебе, конечно, Тиночка…

В это время он уже был почти рядом, укутанный в простыню, как римский патриций.

– Это не то, что ты думаешь… У нас с ней ничего не было…Ты отдай мне рог… Все-таки мамин подарок…

– Ах, ничего? – вдруг решила вступиться за свою честь мадам. – Кто говорил, что уже почти разведен? – взвизгнула брюнетка.

Мне ее даже жалко стало.

– О! Так мы разводимся! А я и не знала! – с веселым удивлением произнесла я и рванула простыню с Максика. – Выметайся, гад, вместе со своей лахудрой, а не то разобью подарок твоей мамочки об твою козлиную башку!!!