Голубая комната - Жорж Сименон (2004)

Вспомнил ли о нем Тони в тот сентябрьский вечер на обочине дороги, лежа рядом с полуобнаженной Андре?

— Может быть, вы подсознательно не любили Николя за то, что он был богат?

Тони пожал плечами. В самом деле, до того, как он узнал, что Николя болен, до того припадка в школе, он завидовал ему детской завистью, представляя себе банки с разноцветными конфетами, коробки печенья с прозрачными крышками, в которые, как ему думалось, Николя всегда разрешалось запустить руку. Он-то ведь мог позволить себе только самые дешевые сладости, и то лишь изредка.

— Когда вы узнали о его браке, не приходило ли вам в голову, что он в каком-то смысле купил Андре или его мать купила ее для него?

Возможно. Он немного презирал «статую», потому что не мог поверить, что она вышла замуж по любви.

Потом, поразмыслив, он пожалел ее. В детстве он тоже не всегда ел досыта, но он не жил в замке, и ему не нужно было напускать на себя важный вид.

Ему было неизвестно, что лежало в основе этого брака. Насколько он знал мадам Депьер и мадам Формье, каждая наверняка поставила свои условия. Они жили почти напротив. Замок был расположен справа от церкви, рядом с домом священника, а с другой стороны площади, на углу Новой улицы, находилась бакалейная лавка Депьеров, примыкавшая к мэрии и к школе.

Была роскошная свадьба, банкет в гостинице, о котором до сих пор вспоминали, но молодые не поехали в свадебное путешествие и провели первую брачную ночь в комнате над магазином, где они и жили с тех пор.

Мадам Депьер перебралась во флигель окнами в сад, так что от сына и невестки ее отделяло метров двадцать.

В первое время за прилавком стояли обе женщины, мать продолжала готовить, а убираться каждый день приходила старуха из местных, обутая в грубые мужские башмаки.

Все наблюдали за ними и пришли к выводу, что Андре и мадам Депьер почти не разговаривают — разве что по поводу торговли в лавке.

Позже мать стала обедать у себя во флигеле, и наконец спустя несколько месяцев вообще перестала появляться в доме и в магазине, а сын два-три раза в день проходил через сад, чтобы навестить мать.

Означало ли это победу Андре? Хотела ли она после замужества вытеснить потихоньку свою свекровь?

Тони восемь раз встречался с Андре в голубой комнате и ни разу не проявил любопытства, предпочитая не думать и ничего не знать об этой части жизни женщины, которую видел в основном обнаженной и неистовой.

Была одна вещь, о которой он смутно догадывался, но не смог бы сформулировать. Ему казалось, она вытекала из фраз, оброненных 2 августа, того самого 2 августа, которое он прожил просто, не подозревая, что об этом дне будут столько говорить, а в газетах появятся огромные заголовки чуть не на всю полосу.

Репортер одного крупного парижского журнала даже придумал штамп, который подхватили все его собратья, — «неистовые любовники».

— Ты бы хотел прожить со мной всю жизнь?

Он ответил:

— Конечно.

Он и не отпирался. Он сам передал этот разговор судье. Но важна была интонация. Он говорил, сам тому не веря. Это было нереально. В голубой комнате все было нереально. Вернее, это была другая реальность, непонятная извне.

Он попытался объяснить это психиатру. Ему показалось тогда, что доктор Биго все понял, но позднее, по тому или иному вопросу или замечанию, выяснилось, что тот не понял ничего.

Если бы Тони хотел жить с ней, он не ответил бы «Конечно!».

Он не знал, что бы он ответил, но он нашел бы другие слова. И Андре поняла это, потому что она продолжала настаивать:

— Ты уверен? Ты не боишься?

— Боюсь чего?

— Ты представляешь, на что были бы похожи наши дни?

— Мы бы привыкли.

— К чему?

Был ли этот разговор реальностью? Разве он мог бы так говорить с Жизель? Андре просто играла, как и он, насытившаяся, лежа в бесстыдной позе.

— Друг к другу.