Черное озеро - Черное озеро (1956)

При упоминании о дели их путешествия Окунев становился задумчив. Нефть… Слово это каким-то образом связывалось в его мыслях с загадочным убийством Николая Момоля. Как установило следствие, убийца стрелял из-за угла из малокалиберного, но сильного пистолета. В спину эвенку была выпущена лишь одна пуля, но она прошла навылет сквозь сердце, и смерть наступила мгновенно. Убийство совершалось, по всей вероятности, не с целью грабежа: национальный эвенкийский костюм Момоля, сшитый из грубой ткани, был так истрёпан в беспрерывных кочёвках по тайге, что вряд ли им соблазнился бы самый невзыскательный преступник. Денег или денных вещей у эвенка не было, да убийца, по всем признакам, после выстрела даже не подходил к своей жертве. Значит, здесь крылось что-то другое. Но что? На этот вопрос Окунев не мог дать ответа.

Из многократно повторённого рассказа жены Петра Матвеича также нельзя было извлечь ничего полезного. Она пошла в спаленку укладывать в постели детей, Момоль тем временем остался на кухне допивать чай. Потом она слышала, как Николай, имевший привычку разговаривать сам с собой, сказал вслух: «Однако, покурить пойти». Вслед за тем скрипнула входная дверь, и некоторое время Момоль кашлял на крылечке. Тут она стала кормить грудью ребёнка и незаметно задремала на кровати… Разбудили её Пётр Матвеич и Игорь.

Следователь, вёдший дело об убийстве, был, как видно, новичок в своём деле. Именно поэтому он держался в высшей степени самоуверенно и старался показать, что уж ему-то ничего не стоит распутать нити преступления.

— Я разберусь! — повторял он не раз. — От меня преступник не скроется.

Слушая его слова, звучавшие как бахвальство, Пётр Матвеич еле приметно иронически усмехался. Когда же следователь слишком уж подозрительно начал допрашивать Шубина и Окунева, оскорблённые друзья пришли к выводу, что умом этот новоявленный Шерлок Холмс совсем не блещет…

В конце концов расследование не дало никаких результатов и было прекращено.

Несмотря на то, что со времени убийства Момоля прошло уже немало дней, Окунев всё ещё не был спокоен. Откуда-то из глубины души поднималась смутная тревога, державшая в напряжении нервы и заставляющая снова и снова думать об одном и том же.

— Знаешь, Матвеич, о чём я думаю, — сказал однажды Игорь. — Нам, пожалуй, всё-таки не надо было молчать о нефти. Чует моё сердце — связано это убийство каким-то образом с нефтью…

— Сердце!.. — фыркнул Пётр Матвеич. — Ненадёжный инструмент… Ты меньше приключенческих книг читай, проще на жизнь смотреть будешь. Ну при чём здесь нефть? Никак не вяжется. Момоль никому, кроме меня, и рассказать-то о ней не успел… Может, оно и правда следовало рассказать, да только не такому дураку. Ишь, к чему он гнул, а зачем я вышел из дому, когда ко мне гость приехал, а не видел ли я у Момоля денег, а нет ли у меня пистолета… Тьфу! Ещё следователем называется…

Шубин сердито плюнул и умолк. Крепко обидело его, честного человека, нелепое подозрение следователя!

Так ехали путники по извилистой таёжной тропе, изредка перебрасываясь короткими фразами. Когда же молчание принимало слишком затяжной характер, Пётр Матвеич командовал:

— А ну, спешивайся!

Он первый слезал с оленя и пешком шёл впереди своего «каравана». Игорь замыкал шествие. Всякий раз при этом Шубин объяснял своему спутнику, что беречь оленя в пути — первая заповедь таёжника. Всё это было правильно. Но Пётр Матвеич умалчивал ещё об одной причине, ради которой он устраивал длительные пешие переходы. Шубин хорошо знал, что когда человек чувствует усталость, ему совсем не до размышлений.

И в этом старый охотник достигал полного успеха. Когда раздавалась команда «стой!», оба они настолько уставали, что думали только о том, как бы взобраться на спины оленей.

Впрочем, скоро одно неожиданное происшествие внесло некоторое разнообразие в дальнейший путь.