Прошло не меньше получаса, прежде чем мне удалось прийти в себя и перестать вздрагивать от любого, даже незначительного движения Майкла. То, что мужчина приехал и был готов выслушать, не спуская сразу свору собак, внушало уверенность, но ни никак не облегчало тяжесть вины, давящей на меня со всех сторон.

Разговор предстоял болезненный и долгий. Сколько морально не готовься, вспоминать ошибки брата всегда тяжело, я винила в них себя. Недоглядела, не уберегла — классический синдром родителя.

Мы уже находились на кухне. Майкл сидел за обеденным столом, терпеливо ждал, когда я соберусь с мыслями и заговорю, а я не знала куда себя деть. Было так непривычно видеть Картера в моём доме, на обшарпанном стуле, который я буквально пару месяцев назад купила на распродаже никому ненужного старья (потому что старый совсем расшатался), среди знакомых мне и таких далёких для него вещей.

Майкл выглядел собрано, руки положил на скатерть перед собой, сцепив в замок. Взгляд прямой, но не суровый.

— Сварить тебе кофе? Или лучше чай? — спрашиваю не оборачиваясь, мне не стыдно за то, как я живу, просто неуютно.

— Ничего. Я хочу, чтобы ты села и рассказала мне всё, — а вот говорит он немного отрывисто, не сердито, но строго. Это вызывает смешанные чувства, словно я маленький, нашкодивший ребёнок.

Киваю. Достаю из шкафчика пару металлических коробочек, где храню чай, мяту и ромашку. К этому моменту чайник на плите засвистел — можно заваривать чай, к чему и приступаю, не потому что «жуть» как хочу чаёвничать, а просто чтобы занять руки.

— Я тебе уже рассказывала про младшего брата, — начинаю повествование, засыпая заварку в фарфоровый чайничек. — Когда мы остались одни, мне пришлось взять на себя все обязанности родителя. Я очень старалась, но видимо недостаточно. Денег всегда не хватало, моего присутствия рядом тоже, ведь я работала на двух работах и иногда сидела с соседским ребёнком за двадцать долларов в час… — шумно хмыкаю, потому что в сотый раз корю себя за несостоятельность. — В общем, на первом курсе Дэвид связался не с той компанией, сначала начал приторговывать травкой, ради лёгкого заработка. Кстати, в то время он приносил домой почти все деньги, не тратил на себя. Я наивно верила, что они чистые. Брат всегда рассказывал о каких-то подработках: то выгул собак, то помощь по хозяйству старой миссис Грэмс, то работа в авто-мастерской… Но со временем он вошёл во вкус, принялся сбывать более тяжёлые наркотики, углубился в бизнес, начал принимать сам. Мы отдалились, он закрылся.

Чай был готов. Развернувшись на пятках я посмотрела на своего гостя. Он внимательно слушал и даже не думал перебивать. Чуть улыбнувшись уголком губ, что было скорее нервное, я поставила на стол две чашки, в одной настой ромашки — для меня, во второй чёрный английский чай — Майклу, пусть он и отказался. Сахар не клала, на столе сахарница.

— Дальше история становится совсем печальной, — предупредила я и села напротив. — Дэвид задолжал кучу денег, сначала брал ссуды и кредиты, затем принялся занимать у других наркоманов. В конечном итоге, его прижали со всех сторон, угрожали расправой и брат сбежал, а мне пришлось продать родительский дом, чтобы покрыть хотя бы часть его долгов. В первую очередь я рассчиталась с людьми, на которых он работал, но неделю назад, когда в прессе всплыло моё имя, его старые дружки пришли и потребовали пятьдесят тысяч. Сказали, что если не будет денег, они убьют Дэвида.

Я замолчала. К глазам снова начали подбираться коварные слёзы. Плечи задрожали. Пусть брат и обошёлся со мной не самым лучшим образом, мы были семьёй, кроме него у меня никого нет и мысль, что с ним может что-то случиться, убивала.

— Вот зачем мне нужна была половина и вот почему я сделала то, что сделала… — поясняю свой поступок, беря в руки чашку, вглядываясь в светло-янтарную жидкость.