Дайнуолд почувствовал, как напряглись ее ноги, как конвульсивно дернулись мышцы, и последние следы его опьянения рассеялись; в голове стало ясно, как в безоблачный летний день. Он увидел свою жену, увидел по-новому: широко раскрытые, полные страсти и изумления глаза в момент, когда она, изогнувшись, всю себя отдала ему. Ее затопило неземное блаженство, и его дал ей он! Дайнуолд вдруг понял, что это и его удовольствие, и поразился. Ему захотелось избавиться от этого непривычного чувства, но оно не проходило: он словно стал частью Филиппы. Как странно! Дайнуолд с трудом мог в это поверить…

Когда Филиппа успокоилась, он, все еще возбужденный, откинулся назад, приподнял ее бедра еще выше и очень медленно вошел в нее. Ощутив себя внутри, Дайнуолд содрогнулся, застонал и, не в силах больше выносить эту пытку, задвигался взад и вперед, пока не взорвался с громким вскриком, наполняя ее своей влагой.

Ему больше не хотелось ни о чем думать, ничего чувствовать. Это было совершенно новое состояние. У него закружилась голова, и ему почудилось, что его тело разрывается на части и Филиппа сейчас увидит его душу и поймет, что она с ним сделала…

Филиппа смотрела на мужа. Он дышал глубоко и ровно, его пальцы замерли на ее груди, одна нога лежала на ее бедре. Филиппа осторожно погладила его по волосам. Он обещал ей удовольствие, но то, что она испытала, превзошло все ее ожидания. Удовольствием можно назвать новое платье или вкусную еду, а то, что он заставил ее почувствовать… Это было исступление, это могло свести с ума! И она подумала, что хотела бы вот так сходить с ума каждый день всю оставшуюся жизнь…

Луч света упал Филиппе на лицо. Она открыла глаза и улыбнулась еще до того, как увидела лицо мужа. Дайнуолд лежал на боку и очень серьезно смотрел на нее. Похоже, он играл ее кудрями.

— Что ты делаешь?

— Считаю, скольких цветов у тебя волосы. Вот эта прядь темно-каштановая, как у меня, а соседняя настолько светлая, что почти не видна на моей ладони.

— Отец когда-то ужасно сердился, что у меня не золотистые волосы.

— Он прав, они не золотистые. Ой, посмотри, как интересно: эта прядь пепельно-серая! Я уже насчитал десять различных цветов. А почему твой отец хотел, чтобы у тебя были золотистые волосы?

— Не знаю; я только помню, что он как-то разворчался по этому поводу. Мне тоже было любопытно, но он больше ничего не сказал, словно сразу забыл об этом.

— А волосы у тебя внизу… — не слушая ее, продолжал Дайнуолд.

Филиппа машинально сдвинула ноги, и он засмеялся:

— Нет, теперь ты моя жена. Я могу смотреть на тебя, сколько захочу, и ты не смеешь противиться. — Он прикрыл рукой ее лобок. — Чувствуешь тепло под моей ладонью?

Он закрыл глаза, и Филиппа почувствовала под его рукой волну чего-то более сильного, чем просто тепло. Это было желание, оно становилось все более сильным и властным, и она невольно согнула ноги в коленях.

Дайнуолд открыл глаза и взглянул на нее.

— Я знал, что ты захочешь еще, — сказал он с явным удовлетворением в голосе, наклонился и поцеловал Филиппу. Она почувствовала, как его пальцы скользнули по бедру и один из них медленно вошел внутрь. Она издала странный сдавленный звук, но он погасил его крепким поцелуем. Его язык проник ей в рот, и в это же время палец вошел еще глубже. Филиппа выгнулась навстречу и вскрикнула. Ощущение настолько ошеломило ее, что она не могла пошевелиться. Дайнуолд навалился на нее всем телом. — Тс-с, — сказал он, — лежи спокойно и наслаждайся тем, что я делаю.

— Я этого не вынесу, — прошептала Филиппа и начала страстно, неистово целовать его подбородок, нос, рот… Он засмеялся, почти не отрывая от нее губ, но этот смех быстро превратился в стон, потому что она коснулась его своим языком.

Внезапно Дайнуолд перевернулся на спину.