Надо быть осторожнее, иначе недалеко до беды.

Ах, дьявол! Рукав зацепился за сосновый сучок. Пришлось остановиться и отложить топор. И в этот миг он заметил проблеск чего-то желтого. И сначала даже не понял, что это. Стоял как вкопанный, тупо уставясь на канареечный лоскут.

Он стиснул в ладони топорище и пошел к этому странному бугорку, поминутно напрягая зрение, чтобы разглядеть, что там валяется на земле. Похоже на куклу…

Нет, ребенок! Лежит на животе, раскинув ноги, темно-каштановые спутанные волосы разметались по спине и закрывают щеки.

Мужчина упал на колени перед малышкой, почему-то боясь прикоснуться к ней, и наконец осторожно положил руку ей на плечо и легонько тряхнул. Но девочка не шевельнулась. Он прижал палец к ее шее. Пульс слабый, но ровный. Слава Богу, жива, просто без сознания.

Он по очереди согнул ее руки и ноги. Ничего не сломано, но возможны внутренние повреждения. Если и так, он ничем не в силах помочь.

Он бережно перевернул свою находку. Две длинные царапины через всю щеку, пятна засохшей крови. Он снова пощупал ее пульс. Бьется. Нужно немедленно унести ее отсюда.

Он подхватил девочку и, не забыв взять топор, понес в хижину, прижимая ее к груди, чтобы уберечь от низко нависших ветвей и острых сучьев. Какая она невесомая и маленькая! Не старше пяти-шести лет. И почти раздета – всего-навсего тонкая желтая майка и грязные желтые джинсы. На ногах белые кроссовки, шнурок развязался и болтается. Ни носков, ни куртки, ни перчаток. Что она здесь делает совсем одна? И что с ней случилось?

Мужчина замер. Он мог бы поклясться, что слышал топот тяжелых кованых сапог, под которыми трещал хворост. Нет, это ему чудится!

Но на всякий случай прижал к себе девочку еще крепче и заторопился. В ушах отдавались эхом шаги чужака.

К тому времени как он добрался до хижины, уже сгустились сумерки Он положил малышку на диван и прикрыл древним, возможно, старше его самого и очень теплым пледом в красно-голубую клетку. Затем зажег свет и, вдруг что-то вспомнив, подошел к двери, повернул ключ в скважине и задвинул засов. И нерешительно покосился на цепочку. Пожалуй, излишняя предосторожность не повредит.

Он накинул цепочку, развел огонь в камине, и через десять минут в комнате стало тепло.

Девочка все еще не приходила в себя. Он осторожно похлопал ее по щеке и уселся рядом. День, так хорошо начавшийся, казался непоправимо испорченным.

– Кто ты? – спросил он у малышки.

Та не ответила. Царапины уродовали маленькое личико, неестественно ярко выделяясь в беспощадном свете.

Тяжело вздохнув, он принес миску с теплой водой, весь день простоявшей на плите, пару чистых белых носков и кусок мыла. Из носка вышла неплохая мочалка, и вскоре ему удалось оттереть кровь. Теперь не мешает переодеть «находку». Он вынул теплую нижнюю рубашку, ставшую мягкой от частых стирок, и стащил с малышки одежду. Увиденное сначала потрясло, а потом возмутило его до глубины души. Она была покрыта синяками и ссадинами, на которых запеклась кровь. И внутреннюю поверхность бедер тоже пятнали бурые мазки.

О Господи!

Он па секунду прикрыл глаза, но, стиснув зубы, тщательно вымыл ее. Ни одной глубокой раны. Только порезы и ушибы. Он снова перевернул девочку на живот.

Длинные тонкие рубцы алели на коже от плеч до щиколоток. Аккуратно, полоска к полоске, они нигде не пересекались, словно гот, кто избил бедняжку, старался достичь некоего зрительного эффекта, заклеймив каждый дюйм этого маленького тельца.

Тоненькие ребра выпирали наружу, щеки были белее надетой на нее рубашки. Хорошо еще, что рубашка доходила ей до пят!