Память любви - Бертрис Смолл

Халиф нежно гладил жену по волосам. Его рука проникла в вырез ее одеяния, большой палец настойчиво теребил сосок, возбуждая розовую горошинку. Ронуин, что-то шепча, прижалась к нему. Он рывком стащил с нее одежду, оставив обнаженной, положил себе на колени, накрыл губами чувствительный холмик и стал жадно сосать. Ронуин тихо стонала, зная, что он не остановится, пока она не достигнет пика наслаждения. Руки сами собой поднялись, чтобы ласкать его.

Он кусал и посасывал ее груди, пока они не заныли. Горячие губы обожгли живот, и, когда он стал целовать ее венерин холмик, Ронуин словно пронзила молния. Она дернулась и вскрикнула, едва его язык коснулся затененной расселины у входа в ее тайный сад. Халиф ласкал ее снова и снова, прежде чем толкнул на скамью и приоткрыл нежные створки.

— Ты словно розовая морская раковина, в которой лежит совершенная жемчужина твоей девственности, — прошептал он. — Она только и ждет моего прикосновения, о лучшая из всех жен!

Он снова коснулся кончиком языка крохотного бугорка, и Ронуин пронзительно закричала под натиском острейших ощущений, когда-либо ею испытанных.

— Рашид! — выдохнула она — и больше ничего. Язык не повиновался ей. С каждым днем его страсть все росла, а наслаждение, которое он дарил ей, казалось несравненным.

Он рассмеялся, увидев, как хмельное вино ее экстаза окрасило перламутром розовую раковину.

— Неужели я так и не сумел научить тебя терпению, жена моя? — пожурил он и, открыв свою галабию, обнажил восставшую плоть и мощным ударом вошел в жаждущее лоно.

Ронуин задохнулась от неожиданности, но он только улыбнулся и ловко усадил ее на себя.

— Обхвати меня ногами. Hyp, — приказал он, направляясь в спальню, где прижал ее к стене и начал двигаться.

Глаза Ронуин изумленно расширились.

— Кое-что новенькое для тебя, не так ли? — поддразнил он, когда она прильнула к нему и крепко обняла.

— Неплохо, — едва выговорила она, — но я хочу почувствовать тяжесть твоего тела, господин. Прошу тебя.

Рашид снова засмеялся.

— Как ты изменилась, бесценная моя, — заметил он, но подчинился и упал вместе с ней на ложе.

— О да! — воскликнула она. — Да! Как хорошо, господин мой! Только не прекращай! Не останавливайся! — Крепко обвив его ногами, она стиснула мышцы своих ножен вокруг разящего копья и лукаво улыбнулась, когда он застонал. — Тебе приятно, мой Рашид? — прошептала она, впиваясь ногтями в его плечи. — Алия клянется, что тебе это нравится.

Она снова напряглась.

— О да! — прохрипел он. — О да, любовь моя!

Белое кипящее зелье наполнило Ронуин до краев, и она блаженно вздохнула. Как прав был Эдвард, когда утверждал, что разделенная страсть полнее! И насколько сильнее было бы наслаждение, если бы она любила человека, что лежит сейчас на ее груди, тяжело дыша!

Ронуин рассеянно гладила темную голову, гадая, скоро ли она навеки покинет Синнебар и вернется к Эдварду. Она покажет мужу, что все ее страхи развеялись и она способна отдаваться ему самозабвенно и по собственной воле. Объяснит, что они оба в вечном долгу у халифа Рашида… Но нет, пожалуй, не стоит об этом слишком распространяться.

Ей не терпелось узнать, как продвигается подготовка к побегу, но Баба Гарун молчал. Прошло несколько недель, прежде чем евнух снова позвал ее в свои покои. Ронуин поспешила к нему, не зная, хочет он убить ее или подарить свободу. Но на ее прекрасном лице не было и следа страха.

— Ты посылал за мной? — спросила она с учтивым поклоном.

— Пора настала, — объявил он без предисловий.

Ронуин вопросительно приподняла бровь.

— Сегодня, — тихо добавил евнух. — Твоим служанкам подольют в чай сонного зелья, чтобы лучше спали. Я сам приду за тобой. Кости положат в рваную и грязную абу, которая была на тебе в этот вечер, а вокруг разбросаем волосы.

Этого достаточно, чтобы убедить всех в твоей гибели.

— Но как ты спустишься? — не удержалась Ронуин.