Джульетта - Энн Фортье

Я пристально посмотрела на профиль Дженис, не припоминая, когда в последний раз видела ее плачущей. С размазанной тушью и в испачканной при падении одежде она выглядела почти нормальным человеком и плакала, скорее всего, от боли в ноге и немного от тоски по тетке и накопившегося разочарования. Сообразив, что для разнообразия могу побыть в роли лидера, я перехватила ее покрепче и попыталась переключить внимание с бедной тети Роуз на насущные проблемы.

— Не поняла, а куда смотрел Умберто?

— Ха! — Слезы у Дженис сразу высохли. — Ты хочешь сказать, Лучано? — Она взглянула на меня, проверяя, достаточно ли я шокирована. — Хорошо, что спросила. Старый добрый Бёрди оказался нелегальным эмигрантом, головорезом, гангстером — выбирай. Все эти годы он скрывался в нашем розовом саду, пока его разыскивали и копы, и мафия. Ну, естественно, старые дружки-бандиты его, в конце концов, нашли, и он… — Она прищелкнула пальцами свободной руки: — Фьюить, драпанул!

Я перестала сдерживать дыхание, несколько раз с трудом сглотнув, чтобы сдержать рвущийся обратно особый ликер семейства Марескотти, который должен был поправить мне настроение, но лишь жестоко разочаровал.

— А фамилия его не Салимбени, часом?

От удивления Дженис даже забыла, что не может наступить на левую ногу.

— Ух, ты, Господи! — восхитилась она, снимая руку с моей шеи. — Значит, ты все-таки замешана в этом дерьме!

Тетка Роуз часто говорила, что наняла Умберто за вишневый пирог. Он действительно умел готовить невероятно вкусные десерты, но основная причина заключалась в том, что без Умберто тетка была беспомощна. На нем было все: кухня, сад, дом, — и при этом он умел делать вид, что его вклад — сущий пустяк по сравнению с глобальными задачами, которые, шутя, решает тетка Роуз, вроде составления букета для обеденного стола или отыскания трудных английских слов в Оксфордском словаре.

Подлинный гений Умберто заключался в способности заставить нас верить в нашу самостоятельность, словно он потерпел бы неминуемую неудачу, распознай мы его руку во всем хорошем. Он был всесезонным Санта-Клаусом, которому только в радость раздавать подарки крепко спящим.

Как большинство событий нашего детства, первое появление Умберто на пороге нашей американской жизни всегда было окутано покровом молчания. Ни Дженис, ни я не могли припомнить времени, когда его с нами еще не было. Когда изредка под пристальным оком полной луны мы лежали в кроватях и старались превзойти друг друга воспоминаниями о подробностях нашего экзотического детства в Тоскане, Умберто всегда в них присутствовал.

В каком-то смысле я любила его больше, чем тетку Роуз, — он всегда принимал мою сторону и называл меня своей маленькой принцессой. Он никогда не говорил прямо, но все чувствовали его подспудное неодобрение отвратительных манер Дженис и тонкую поддержку всякий раз, когда я решала не следовать ее примеру.

Когда Дженис просила у него рассказать сказку на ночь, то получала короткую нравоучительную моралите, где в конце обязательно отрубали кому-нибудь голову. Когда же я сворачивалась клубочком на кухонной лавке, Умберто приносил мне особое печенье в синей жестянке и рассказывал нескончаемые истории о рыцарях, прекрасных девах и зарытых сокровищах. Когда я подросла, и начала что-то понимать, он уверял меня, что Дженис свое получит, и очень скоро. Куда бы в жизни она ни пошла, она потащит за собой свой ад, ибо она сама и есть ад, и в свое время она поймет, что ее характер и есть ее наказание. Я, напротив, принцесса, и однажды, если я не поддамся дурному влиянию и удержусь от непоправимых ошибок, встречу симпатичного принца и вручу ему мое волшебное сокровище.

Как же мне было не любить Умберто?

Перевалило за полдень, когда мы с Дженис выложили друг другу все свои новости. Сестрица пересказала все, что узнала в полиции об Умберто, вернее, о Лучано Салимбени, — надо признаться, негусто, а я рассказала все, что случилось со мной после приезда в Сиену.