Джульетта - Энн Фортье

Ромео уже готов был торжествовать победу, когда громкий кашель с балкона заставил Джульетту отскочить.

— Терпение, Лоренцо, — строго сказала она. — Мы скоро пойдем.

— Ваша тетушка уже теряется в догадках, — отозвался монах, — какая исповедь может занимать столько времени.

— Еще минуту! — Джульетта с огорченным видом повернулась к Ромео. — Я должна идти.

— Исповедуйся мне, — шепнул Ромео, взяв ее за руки. — И я дам тебе благословение, которое никогда не исчезнет.

— Края твоей чаши смазаны медом, — отозвалась Джульетта, позволяя притянуть себя ближе. — Какой же страшный яд таится в ней на дне?

— Если это яд, он убьет нас обоих.

— О Боже… Ты, должно быть, действительно любишь меня, если готов скорее умереть, чем провести жизнь подле другой женщины.

— Это так. — Он заключил ее в кольцо объятий. — Поцелуй меня, или я непременно умру.

— Как, опять? Для дважды обреченного ты что-то слишком живой!

С балкона снова донесся шум, но на этот раз Джульетта не двинулась с места.

— Терпение, Лоренцо! Умоляю вас!

— Возможно, мой яд, — сказал Ромео, поворачивая ее голову к себе и не давая отвернуться, — потерял свою силу.

— Мне, правда, пора…

Как птица камнем падает на добычу и уносит рожденную ползать тварь в райские выси, так Ромео сорвал поцелуй с ее губ, прежде чем они снова ускользнули от него. Застряв где-то между херувимами и чертями, его дичь перестала брыкаться, и тогда он широко расправил крылья и позволил поднявшемуся ветру нести их по небу, пока даже хищник не забыл о возвращении домой.

Так за одно объятие Ромео познал уверенность, недоступную, как он считал прежде, никому, даже обладателям всех семи добродетелей. Какими бы ни были его намерения сразу после того, как он узнал, что девушка в гробу жива, неясными даже ему самому, теперь он верил, что сказанные в мастерской слова оказались пророческими: пока Джульетта в его объятиях, других женщин — ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем — для него не существует.

По возвращении в палаццо Толомеи Джульетту осыпали градом пренеприятнейших вопросов и обвинений, щедро сдобренных едкими комментариями о ее деревенских манерах.

— Может, у крестьян так принято, — ехидничала тетка, таща за собой племянницу за руку, — но здесь, в городе, незамужние благовоспитанные девицы не бегают на исповедь, чтобы вернуться спустя несколько часов с горящими глазами и… — Монна Антония гневно впилась взглядом в племянницу в поисках других доказательств обмана. — И растрепанными волосами! Отныне никаких больше вылазок, а если тебе непременно нужно беседовать с твоим драгоценным братом Лоренцо, будь любезна делать это под нашим кровом. Болтаться по городу, отдав себя на милость каждой сплетне и каждому насильнику, — заключила тетка, втащив племянницу на второй этаж и втолкнув в ее комнату, — тебе больше не позволено.

— Лоренцо! — вскричала Джульетта, когда монах, наконец, пришел проведать ее в эту золоченую клетку. — Мне запретили гулять! Я просто теряю рассудок! О! — Она металась из угла в угол, схватившись за волосы. — Что он обо мне подумает! Я сказала, что мы увидимся! Я обещала!

— Тише, милая, — сказал брат Лоренцо, пытаясь усадить ее на стул. — Успокойтесь. Синьор, о котором вы говорите, знает о ваших неприятностях, и это лишь укрепило его привязанность. Он велел передать вам…

— Вы с ним говорили! — Джульетта схватила монаха за плечи. — О, благословенный Лоренцо! Что он сказал? Перескажите же мне скорее!

— Он сказал… — Монах полез куда-то под рясу и извлек свиток пергамента, запечатанный синим воском. — Передать вам это письмо. Держите. Это для вас.

Джульетта благоговейно взяла свиток и помедлила секунду, прежде чем сломать печать с орлом. Ее глаза расширились, когда она развернула пергамент и увидела густую вязь коричневых строк.