Опустошенный жених. Женская маскулинность - Вудман Марион (Мэрион) (2001)

«Образ-сырец» из бессознательного может поразить нас слезами или смехом, часто и тем и другим одновременно, потому что находится на грани абсурда, между трагедией и комедией. Если Эго будет ассимилировать точку зрения, предоставленную бессознательным, и смотреть объективно, то оно может через некоторое время приобрести новую точку зрения. Это сопровождается страданиями, но в то же время опыт страдания есть мука рождения. Эго, которое связанно с душой (правополушарное мышление, если угодно), переносит эти образы сновидений в живопись, танец, музыку, скульптуру, литературное творчество, что позволяет превратить то, что иначе было бы мертвым изображением, в энергию жизни, в процесс исцеления.

Трансформация совершается через метафору. Без метафоры энергия не находит себе выхода, замыкаясь в повторяющихся формах поведения: Медуза превращает энергию в камень. В творческой структуре символ свободно парит между материей и духом, исцеляя дух.

У детей, как правило, духовность отсутствует, поэтому для них мир все еще является волшебным. Детское воображение оживляет детские тела. Они играют, причем делают это, полностью увлекаясь игрой. С детских уст слетают сверхъестественно мудрые слова, однако они бессознательны. В нашей культуре в процессе взросления рациональное мышление постепенно вытесняет образное восприятие, причем до такой степени, что воображение совершенно задыхается. А без него спонтанность и творчество превращаются в камень. Когда вечная первозданная сущность прекращает пропитывать повседневность, жизнь превращается в постоянное повторение однообразной механической работы. Сосуд фемининности, который служит источником жизненного восприятия, закрывается так плотно, что не улавливает ничего нового. Противоположности (дух – материя, мужское – женское) перестают восприниматься как живое противоречие. Без напряжения, остроумия, шуток, игривости, которые создает жизнь, теряется то, что придает ей вкус. При столкновении двух разных реальностей раздается взрыв смеха, и если нам суждено прожить божественную комедию, обязательно следует поддерживать напряженность, созданную противоречием между этими двумя мирами.

Один из величайших драматургов нашего времени, Сэмюэл Беккет, мастерски умел создавать это напряжение. В главных сценах его театральных постановок, в литературных диалогах и в характерах его героев возникают незабываемые образы и обнажается суть вещей. Так, например, в его пьесе «Игра на финише» слепой Гамм правит своим однокомнатным царством, сидя в инвалидном кресле и сардонически насмехаясь над безногими родителями, которых он запихнул в стоящие рядом мусорные баки. Одновременно он издевается над своим слугой Кловом, который больше не устраивает Гамма.

С начала пьесы и до самого ее конца Клов стоит как парализованный, держа в руках собранный чемодан и готовый навсегда покинуть этот дом. Однако он не может этого сделать. Начиная с его первых слов: «Кончено, все кончено, почти кончено, это должно скоро закончиться»[20], – и до последних слов Гамма:

Поскольку таковы правила игры…

…давайте будем играть по ним…

…и кончим разглагольствовать на эту тему…

кончим трепать языком[21], –

все четыре персонажа делают все возможное, чтобы как можно полнее «обыграть» это слово.