Бывшие в падении - Александра Гейл (2021)

Я не ожидала, что этот разговор пробьет столько брешей в моей, казалось бы, толстой броне. Просто он лег на благодатную почву: понимание, что мой потолок уже достигнут и рассчитывать больше не на что. Что жизнь не станет лучше в обозримом будущем. Мой хрупкий мирок держался на еще более ненадежном Рамиле, который заботился о матери скрепя сердце. Если раньше я надеялась накопить денег и перевезти ее в Москву, то теперь понимала: этого не случится. Зарплата начинающей танцовщицы кордебалета порядка сорока-пятидесяти тысяч, из них пятнадцать уходило на аренду, примерно столько же я отправляла матери, на остальном худо-бедно держалась. Если бы я достигла корифея, то могла бы зарабатывать под сто, но для этого нужно было упрямо держаться, не ломаясь, лет эдак восемь. Отличный план. Ура. Осталось уговорить брата забыть про личную жизнь и сохранять благоразумие до того момента, когда у меня будут деньги отдавать за ипотеку все заработанное. Не жизнь, а гребаная столичная мечта провинциалки.

Внутренне вздрогнув от перспектив, я решила вернуться за столик. Там никого не было, а в горле пересохло. Поискала глазами свой стакан с соком и не нашла. За время моего отсутствия выпивку предусмотрительно обновили. Взяв новый, я поднесла его к губам, сделала большой, жадный глоток. Я не сразу поняла, что что-то с ним не так.

Алкоголь.

Подавляя панику, я преувеличенно осторожно опустилась на диванчик. За мгновение до того, как в глазах потемнело, а комната перевернулась.

29

Кифер

Семейная жизнь Ивольскому не шла. Внешне он мало изменился: не прибавилось ни килограммов, ни лысины, но при этом давний приятель Поля как-то… поблек. От петербургского щеголя прежних лет и следа не осталось. Скучноватый бежевый джемпер почти тон в тон к волосам делал Ивольского совсем бесцветным, уголки губ опустились, а на щеках красовалась неопрятная двухдневная щетина. Есть типаж мужчин, которым небритость к лицу, но обычно это не люди балета: тонкие и звонкие парнишки, внешне навсегда застывшие между двадцатью и тридцатью. Ивольский когда-то считался одним из самых красивых танцовщиков Петербурга, немудрено, что и окольцован он оказался быстрее, чем успел понять, что происходит. Моргнул – а уже в Москве в новой труппе и с двумя детьми на руках.

– Кифер! Иди сюда, засранец. Не могу поверить, что ты – и в столице!

Ивольский спрыгнул с барного табурета и радостно хлопнул по плечу давнего друга.

– Сам не понял, как подписался на такое, – искренне признал Поль. Ивольский был одним из тех редких типов, которые выносили Кифера в его циничной первозданности. И мысль о том, чтобы провести вечер, никого из себя не строя и не миндальничая, ужасно грела душу. – А с тобой что? После пандемии у первых солистов закончились деньги на бритвенные станки? Или семейная жизнь настолько угнетает?

Тот широко улыбнулся.

– Зато ты у нас по-прежнему хорош! Это хотел услышать?

Кифер фыркнул, опустился на барный табурет и тотчас подозвал бармена, чтобы заказать себе джин.

– Как жизнь?

– Все так же. Завел очередного ребенка. Купил машину побольше, раз уж отдых нам в этом году не светит… – пожал плечами Ивольский.

– Выступил в Парижской опере, пакуешь чемоданы в Токио, – закончил за него Поль. – Не скромничай, тебе это не идет так же сильно, как щетина.

– Вот чего ты привязался?! – Ивольский потер шершавую щеку. – А у тебя как жизнь? Выглядишь так, будто «Эсмеральда» не так уж и сильно тебя потрепала.

Поля уже начало изрядно утомлять, что любой разговор с ним в какой-то момент переходил на проваленный балет. Впрочем, так и бывает с людьми, которые были на вершине и смачно шлепнулись вниз. Припоминает об этом феерическом полете каждая собака.

– И тем не менее потрепала, Вова, – качнул головой Кифер. – Хотелось все бросить, уехать и начать заново там. Савельев отговорил.