Из жизни звезд - Джиллиан Карр (1995)

— К тому времени, когда принесли десерт, я готова была плеснуть ей шоколадным муссом в лицо, — призналась Ева, обнимая Нико ногами за талию в теплой ванне. Хмыкнув, он подтянул ее поближе и выпустил в ее сторону пригоршню пузырьков.

— А мне хотелось плеснуть взбитые сливки в ее задранный нос, особенно после того, когда она сказала, что модели голова нужна только для того, чтобы использовать косметику… Merda[4]. — Он направил пузырьки к розовым соскам, которые напряглись при его прикосновении. — Если бы это были взбитые сливки, я бы их слизал, — игриво сказал он. Нико сжал ее мочку уха зубами. Ева ощутила его теплое дыхание на щеке и стала ласкать его под водой.

— Ты находишь ее красивой?

Рот Нико передвигался по щеке Евы и наконец достиг чуть раскрытых девичьих губ.

— Если тебе по душе сухая ледяная принцесса с табачным запахом изо рта, — хриплым шепотом произнес он, — то лично мне нравятся женщины зажигательные и живые.

Ева закрыла глаза.

— Она флиртовала с тобой.

— Со мной флиртуют все женщины, bambina.

С этими словами он поднял и посадил ее на свою изнывающую в ожидании плоть. Он запустил руки в распущенные мокрые волосы и погрузил язык в алчущий рот. Ева трепетала и хваталась за его мускулистую спину, покачиваясь в одном ритме с его движениями. — Carissima[5], — выдохнул Нико. Он погружался в нее снова и снова, пока она не забыла о Марго, Тамбурелли и обо всем на свете.

Он зажег свечи. Все десять, одну за другой. Затем медленно, благоговейно дунул на спичку. При мерцающем свете свечей его глаза сверкнули обсидиановым блеском. Он зачарованно смотрел на страницы из журналов, наклеенные на всех четырех стенах, которые по конфигурации напоминали гигантский кроссворд.

— Какая ты красивая, — прошептал он. Уже давно содрал он со стен все другие обложки и объявления, оставив лишь Еву — улыбающуюся, смеющуюся, кокетливую. — Ты была такой красивой сегодня вечером. Мне очень понравилось твое платье. Видишь?

Он извлек из кармана маленький кусочек голубого шелка.

— Оно такое же возбуждающее, как золотистое ламе. Оно мягкое и гладкое, как твое тело… Ты знаешь, что я чуть не заговорил с тобой сегодня? Но потом передумал. Решил подождать, пока мы сможем остаться одни. Я почти готов, Ева, почти готов…

Он положил квадратик шелка на середину стола, окруженного горящими свечами, правее расположил маленькие хирургические ножницы, достал из ящика листок линованной зеленой бумаги и такого же цвета конверт и положил их среди свечей.

— Я знаю, ты ждешь в одиночестве вестей от меня, дорогая. Но Билли не забыл тебя. Я не смогу забыть тебя. Никогда. И я не позволю разлучить нас с тобой. Очень скоро мы будем вместе, очень скоро. Я позабочусь обо всем. Все будет идеально, как ты сама.

Продолжая предаваться мечтам, он написал письмо. Затем задул свечи и стал размеренно шагать по комнате, вытянув руки и водя пальцами по глянцевым обложкам, как если бы читал по системе Брайля. В нем поднималась любовь и сводящее с ума возбуждение. Наконец он сел на принадлежавшее его матери плетеное кресло-качалку. Часто и неглубоко дыша, он дотронулся до места, где рождалось возбуждение. Вначале это были мягкие касания, затем сильнее и резче в такт ритмично раскачивающегося и шуршащего по потертому ковру кресла, он, хватая ртом воздух, в экстазе повторял:

— Ева… Ева… Ева… — Скоро, очень скоро, — проговорил он очнувшись, — я убью тебя, Ева.

Глава шестая