Неукротимая Анжелика - Анна Голон, Серж Голон

Она встала рядом, но он заметил ее, лишь когда она прикоснулась щекой к его руке.

Вздрогнув, он резко отшатнулся:

— Стало быть, до тебя не дошло, что я тебе только что объяснил, малышка?

— проронил он.

— Я думаю, что дошло, — прошептала она.

Ее руки потянулись к груди Колена Патюреля, к его широким плечам. Он снова отпрянул и сделался пунцовым.

— Ну нет, только не это!… Ты не поняла. Нет, я у тебя ничего не просил. Моя маленькая, бедняжка… О чем ты подумала?

Он взял обе ее ладони в свои, чтобы удержать на расстоянии. Только бы она не дотронулась до него! Если он почувствует это ласковое прикосновение, он поддастся искушению, потеряет голову…

— … Что это ты выдумала? Разве же я, столько труда положивший, чтобы ты ни о чем не догадалась… Да я вовек бы рта не раскрыл. И ты бы ничего не узнала, если бы сама меня не подстерегла… Когда разбудила ото сна, полного мечты о тебе… Забудь мои слова… Я и так уж до черта зол на себя… Ну, я понимаю… Ты узнала, что такое рабство женщин, а это не менее страшно, чем рабство мужчин. Ты никому не продана, тебе незачем поневоле переходить от хозяина к хозяину. Речи быть не может, чтоб я стал еще одним, взявшим тебя силой!

Глаза Анжелики засияли. Руки Колена Патюреля передали ей его тепло, а грубое лицо преобразилось от сильного волнения и растерянности. Она никогда не замечала, что его губы так сочны и свежи в обрамлении белокурой бороды. Разумеется, он достаточно силен, чтобы удержать ее на расстоянии. Но он не знал магической силы женского взгляда. И она прижалась к его груди.

— Маленькая моя, — шептал он, — уйди… Я всего лишь мужчина.

— А я, — отвечала она, трепеща и смеясь, — я всего лишь женщина… О Колен, милый Колен, мы вынесли столько ужасных испытаний! Наверное, это послано нам в утешение…

И она прижалась лбом к его груди, чего смутно желала все дни изнурительного путешествия. Она пьянела от его силы, от запаха мужского тела, которым наконец позволила себе наслаждаться, нежно прикасаясь к его крепкой, здоровой коже.

Нормандец принял это немое признание, как дерево — молнию; со стоном, потрясшим все его существо. Он не мог более противиться. Безмерное изумление овладело им. В этом создании, слишком гордом, как он иногда думал, и слишком умном для него, но самой судьбой посланном ему в спутницы для жестокой их одиссеи, он не чаял найти обыкновенную женщину, покорную и жаждущую ласки подобно тем, что в портах вешались на шею красивому парню с белокурой бородой.

Прильнув к нему, она не могла не заметить охватившую его страсть и отвечала на нее едва заметным, еще робким от стыдливости движением своего соблазнительного тела, над которым уже теряла власть, без слов призывая возлюбленного тем чуть слышным голубиным воркованием, что порой свойственно женщинам, чье дыхание стеснено нахлынувшим желанием. Растерявшись, Колен приподнял ее, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Возможно ли такое? — прошептал он. Вместо ответа она опустила голову ему на плечо.

Тогда, весь трепеща, он взял ее на руки и понес в глубь пещеры, словно боялся увидеть при свете дня свое ослепительное счастье. Он нес ее туда, где царил глубочайший сумрак, где белый песок был нежен и прохладен. Самый властный из всех человеческих порывов овладел Коленом Патюрелем с мощью потока, сметающего на своем пути все препоны и запреты. Его чуткий ум, железная воля, столь долго державшая в узде плотские желания, — все отступило перед этой разбушевавшейся стихией.

Получив свободу, хмельной от данной ему власти, он предавался любви с неистовством дикого зверя. Он пожирал Анжелику, как изголодавшийся, и все не мог насладиться ее наготой, ее гладкой кожей, мягкими волосами, изумительным пьянящим ощущением ее нежной груди под своими ладонями.