Сейчас, когда они сидели так близко друг к другу, в женщине проснулись чувства, которые она не собиралась тревожить. Теплая дрожь волнами спускалась по позвоночнику всякий раз, когда она и майор как бы нечаянно касались друг друга или встречались глазами.

— Миссис Фэллон, — не унимался Реддинг, — я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы умеете править, ни в том, что вам по плечу любое дело, какое вы задумаете, но я чертовски устал от безделья.

— Но… ваша рана?

— Она дьявольски ноет вне зависимости от того, делаю я что-либо или нет, — грубо оборвал ее Райс.

Он совершенно ясно дал понять женщине, что не потерпит никаких обсуждений, что решения будет принимать он, хотя в глубине души знал, что даже натягивание поводьев мешает заживлению раны. Но опыт подсказывал ему, что смятение чувств и недоговоренность могут только помешать в управлении даже этой унылой упряжкой лошадей.

Когда фургон вывернул на главную дорогу, Райс Реддинг увидел отступающие части и ужаснулся. Многие были босы, а их серые, превращенные в лохмотья мундиры побурели от грязи и пота. Отступающие американские части перемежались с фургонами, доверху набитыми домашним скарбом. Встречались и убогие тележки; их толкали вручную мужчины и женщины, стараясь спасти годами нажитое добро. Все это двигалось по одной дороге, начинавшейся за пределами обреченного города. Все чаще слышались пушечные выстрелы, лошади в испуге шарахались и прядали ушами.

Мироздание, казалось, было подавлено войной. Ясное утро перетекало в серый, дымный, смрадный полдень; оранжевое с утра небо кровило.

Райс направил лошадей в объезд брошенной повозки со сломанным колесом. Напряжение, с которым он сжимал вожжи, отдавалось колющей болью в боку. Он почувствовал, что рана увлажнилась, но не придал этому особого значения, понукая лошадей двигаться вперед, боясь, что они остановятся и откажутся тащить фургон или какие-нибудь люди с тупыми, тусклыми глазами схватят лошадей под уздцы и отберут и кляч, и фургон.

По дороге с трудом продвигался вперед отряд кавалерии, прижимая гражданских к обочине и освобождая середину для обессиленных, изнуренных солдат Конфедерации, которые устало брели по дороге.

День клонился к вечеру. Дорога становилась все более и более многолюдной. Лошади едва продвигались, с трудом преодолевая дюйм за дюймом.

Не успели беглецы отъехать от города на приличное расстояние, как Райсу снова пришлось придерживать лошадей, чтобы дать дорогу очередной кавалерийской части, следующей в сопровождении артиллерии.

* * *

Сюзанну основательно растрясло, что было неудивительно при наличии многочисленных ухабов, равномерно покрывавших дорогу, и отсутствии рессор.

Ерзая по скамье и вертясь, чтобы размять затекшие мускулы, она неожиданно наткнулась взглядом на четырех мужчин, медленно передвигающихся вдоль обочины навстречу общему потоку. Они были в форме и выглядели весьма подозрительно.

Сюзанна огляделась по сторонам: кавалерийский отряд был далеко впереди, всадники тряслись в седлах, уныло опустив головы, не видя ничего, кроме голой дороги под копытами лошадей. Огромное пустое пространство отделяло Сюзанну и ее спутников от солдат. Позади едва переставляли ноги несколько раненых. Помощи ждать неоткуда.

Загадочная четверка не на шутку встревожила Сюзанну. Двое мужчин восседали на муле. У каждого под ремень был подсунут пистолет. Двое других передвигались пешком, один из них сжимал в руках винтовку. Четыре пары глаз были устремлены на фургон и лошадей. Сжавшись от страха, Сюзанна взглянула на брата и на майора Реддинга.

Вес, мертвенно бледный, лежал с закрытыми глазами. Реддинг сидел, привалившись к спинке скамьи, плотно сжав губы. Женщина знала, что, как и Вес, он испытывал мучительную, изнуряющую боль.