17 потерянных - Нова Сума (2018)

Спросите у моей мамы. Я знаю, она вам ответит, потому что, когда я очнулась, на мне отплясывали синие блики огней машины «Скорой помощи», заставляя нехороший красный цвет потихоньку отступать, и я слышала, как мама говорила о специалисте в неотложке. Она ответит, что таких девушек увозят в больницы.

Таких девушек увозят в больницы.

А ПОТОМ.

49

Прошло какое-то время, и, наконец, я поняла, что их слова обращены ко мне.

— Мы позаботимся о тебе, Лора, дорогая. А ты просто лежи и отдыхай.

— Мне кажется, ее зовут Лорен.

— Прошу прощения. Лорен. Тебя привезла к нам мама. Ты помнишь это? Помнишь, что произошло? Что ты сделала?

— Лорен, ты когда-нибудь прежде пыталась сделать что-то подобное?

— Ну да ладно. Я вижу, тебе хочется спать? Тогда сядь и проглоти это.

— Она не станет садиться.

— А ты помоги ей. Вот так. Пусть она облокотится на твою руку. Хорошо, Лорен, хорошо. Так тебе будет удобно. А теперь глотай.

— С кем ты только что разговаривала, Лорен?

— Она что-то сказала? Я не слышала.

— Она снова разговаривает с девушками… Какими девушками, Лорен? Я не вижу здесь никаких девушек.

— Давайте оставим ее в покое. Пусть поспит.

Две медсестры, шаркая, вышли из двери, оставив ее открытой — похоже, ее вообще никогда не закрывают, — а потом то и дело возвращались и смотрели, как там я, а я притворялась, будто сплю. Скоро таблетка, которую они заставили меня проглотить, сделала притворство невозможным. И я заснула по-настоящему.

Моя голова пухнет от тишины. Исчезнувшие девушки пришли навестить меня, прячутся под кроватью и тоже спят. А может, они устроились где-то еще, скажем, за занавесками — тени любят собираться там. Я их больше не вижу и не слышу, и это все, что я о них знаю.

Когда мои глаза закрываются в следующий раз, я не могу разлепить веки.

Я лежу в психиатрическом отделении местной больницы и не имею ни малейшего понятия, сколько времени проведу здесь.

50

Я не сплю. Не просыпаюсь, кашляя, и не чувствую запаха дыма.

Я пролежала в больнице на той стороне реки в отделении подростковой психиатрии, похоже, уже неделю, может, меньше, может, больше, не уверена. Солнце, льющееся в окно, кажется полуденным, оставшимся на небе с утра или же с безотрадного начала дня. Я лежу в длинной узкой палате на длинной узкой кровати у стены. Кровать напротив пуста. Как и моя голова.

В голове не гремят чьи-то не принадлежащие мне голоса, а это после случившегося очень заметно и непривычно. Таблетки, которые дают здесь на ночь, вырубают меня и лишают снов, а также голосов. Меня начисто обтерли и вернули в то состояние, в котором я была до того, пока не увидела на обочине дороги объявление об Эбби Синклер.

Вот только моя левая рука перевязана.

Мне не хочется снять повязку и посмотреть, что я натворила. Я спокойно лежу на кровати и жду. Руки-ноги у меня тяжелые, и вряд ли я способна на что-то большее. Вне всякого сомнения, если я буду терпеливо и долго ждать, одна из девушек навестит меня.

Кто-нибудь да навестит.

Но исчезнувшие девушки так и не появляются в дверях палаты и не пробираются в извилины моего мозга, ничего не нашептывают на ухо, поднеся к нему свои губы.

Мне нужно выбраться из кровати и выйти отсюда — выяснить, может ли кто позвонить маме. Она поверит мне, если только у меня будет шанс поговорить с ней. Она сразу же примчится сюда и заберет домой.