Гобелен - Каррен Рени (2002)

Он отправился на войну по доброй воле, можно сказать, рвался в бой. И отдал для победы все, что мог. Он проявлял стойкость и волю, когда возвращался к жизни после страшных ранений. И молчал, когда другие стонали. Он не желал становиться графом, но принял на себя и это бремя. И старался обеспечить сносное существование тем, кто от него зависел. Когда бы ни бросала ему вызов судьба, он вел себя достойным образом.

Но сейчас, глядя на спящую Джейн и вспоминая вкус ее губ, он понимал, что совершил чудовищную ошибку.

Он поступил бесчестно.

Он любил так, как никогда в жизни.

Она была невинна, неопытна, поэтому не знала: то, что они испытали, совсем не походило на то, что обычно бывает между мужчиной и женщиной. Так детские каракули не похожи на шедевр Боттичелли. То, что происходило между ними, не просто похоть, все было гораздо глубже, богаче оттенками… Свершилось чудо: они слились в божественной гармонии, словно им было суждено принадлежать друг другу. Алекс слишком хорошо знал, как редки такие совпадения. Увы, совпадения случайны. И не всегда уместны. Скажем, в данном случае все это очень некстати.

Он скомпрометировал ее, но с этим уже ничего не поделаешь. Достойных способов возместить нанесенный ущерб не существует.

Она вернула ему способность смеяться и радоваться солнцу, наполнила смыслом его жизнь. Подарила надежду.

Она заставила его забыть – пусть на несколько ночных часов – о том, что лицо его изуродовано шрамами. Она заставила его поверить, что он может жить так, как живут другие. Заставила поверить в то, что при виде его можно не содрогаться от отвращения. Он забыл о больной ноге, которая невыносимо ныла в холод и сырость. И забыл об уродливой клешне, что некогда была его рукой.

Она отдала ему свою невинность и тем самым свершила над ним обряд очищения. Она вернула ему воспоминания о юности – тогда он смотрел в будущее с радостным ожиданием.

Это сделала Джейн, почему-то смотревшая на него как на самого обычного человека. Она с улыбкой воспринимала его гневные окрики и с одинаковой осведомленностью рассуждала о Цицероне и дойке коров – так другие женщины говорят об оборках и рюшах.

Он не сомневался: Джейн просто жалела его, что бы она сама ни говорила. А ее слова о любви… Они были сказаны лишь затем, чтобы обосновать собственную дерзость. Она не знала его, не могла узнать за те несколько дней, что провела с ним. Следовательно, полюбить его не могла. И тем не менее ее страстный отклик стал для него сюрпризом, приятным в той же мере, в какой неприятными для него были ее слова.

Он пристально смотрел на нее, спящую, на эту очаровательную девушку с разметавшимися по подушке волосами. Она подложила ладонь под щеку, розовую и гладкую, и что-то бормотала во сне. От нее пахло розами, дождем и любовью…

Глядя на нее сейчас, он был готов поверить в чудо.

Но увы, через несколько дней она оставит его наедине с чем-то более ужасным, чем ставший привычным ужас. Однако и ей будущее не сулит добра.

Что он может для нее сделать? Как сможет отвернуться от нее сейчас? Но у него нет выбора. Совесть призывала его к ответу.

Он был обезображен, но, возможно, его будущая жена сможет разглядеть за шрамами человека.

Такая женщина, как Джейн.

Однако его неудержимо к ней влекло, и это вызывало беспокойство, даже пугало.

Он не хотел ее отпускать. Хотел украсть у судьбы хотя бы еще несколько дней.

Она была искренней и любящей, доверчивой и нежной. И она заслуживала мужчины, который принял бы ее в свою жизнь с распростертыми объятиями.

Он не мог этого сделать. Не мог предложить ей стать своей постоянной любовницей. Это было бы несправедливо по отношению к его будущей жене. И к ней тоже. Ни одна женщина не пожелала бы для себя подобной участи. К тому же Джейн – дочь пастора, и едва ли она смогла бы с чистой совестью жить во грехе.