Бюро судебно-медицинской экспертизы - Alexandera Bender (2018)

Утром, когда мы с Ренаром решили ехать к тёти, я ей позвонила и рассказала, что приеду со своим мужчиной дабы познакомить единственную родственницу с ним, такова была официальная цель визита, про брошь, я умолчала, тем более, сокровище бабы Анжелы, как её называла Мари, до сих пор находилось в полиции у Ральфа.

Внутри дом не изменился с моего отъезда. Небольшая тесная прихожая, обои с розами на стенах и зеркала в треснувшей оправе. Гостиная и кухня тоже оставались такими как я их помню. Но, почему-то ностальгия не приходила. Как бы я не старалась её отыскать в глубине своего сердца. Даже стоящие фарфоровые статуэтки на шкафу не вызывали никаких чувств. Мне даже совестно стало от чего-то перед тётей.

Как нестранно Мари быстро нашла общий язык с Ренаром и от стандартных вопросов: «Как вы познакомились с моей племянницей?», «сколько вы вместе?», «какие планы на будущее?» к более интересным. Ренар расспросил тётю о нашей семье и сделал он это очень изящно, просто ювелирно. Даже я в середине разговора стала с интересом слушать ибо многого я не знала, вернее так, я не интересовалась.

Оказалось, что брошь во время революции на время была потеряна, но потом её неожиданно нашли, хотя мои родственники были уверены, что потеряли её безвозвратно. Ещё один факт был довольно интересный, когда я родилась прабабка, ещё была жива, она утверждала, что в день когда меня привезли из роддома брошь сама собой оказалась у меня в ручке и ярко святилась, но родители не поверили старухи и решили, что она из ума уже выжила. Свечения они не видели. Докопаться откуда украшение вообще взялось, не представляла возможным. Мари сказала, что никто не задумывался об этом.

* * *

— Ань пойдём погуляем по городу, — неожиданно предложил Ренар, — и поговорим, — он с интересом разглядывал фотографии моих родственников, чьи портреты, висели в гостиной да и стояли на полках с книгами.

— Пойдём, — легко согласилась я, находиться долго в доме тёти я не хотела, поэтому с радостью согласилась на прогулку.

Ярко святило солнце, и не убранный с улиц снег превращался в грязные лужи талой воды. Кое-где виднелись проплешины старого асфальта изрезанного паутиной трещин. В нашем городке было немного мест куда можно было пойти, но я помнила небольшую алею, куда любила убегать после школы. Алея любви и дружбы, так её называли, упиралась в Тихвинскую площадь. Туда я и повела Лиса. Оказалось, что алею облагородили за то время, что я тут не жила. Высадили новые деревья, убрали сгнившие старые, так же расширили пешеходную зону и заменили скамьи. Небольшой фонтанчик по прежнему был закрыт и не работал. Сколько себя помню, его вечно чинят. Мы сели на одну из скамеек.

— О чем ты хотел поговорить? Тётя почти ничего не сказала.

— Зато подумала, — отозвался Лис, он комфортно устроился закинув ногу на ногу и подставил лицо солнцу.

— Ты прочитал её мысли? — спросила я.

— Да, она рассказала лишь малую часть, того чего знает, но в её оправдания, могу сказать лишь то, что часть информации, что я нашёл у неё в голове, скрыто, она и сама не в курсе, что знает, а что нет.

— Это как? — спросила я.

— Какие типы памяти есть? — спросил Ренар, посмотрев на меня. И в первый раз за то время, что я с ним работала и встречалась, я увидела в нём преподавателя вуза. Вот так, одним вопросом обращённым ко мне, я почувствовала, что передо мной преподаватель, тот кто знает и помнит гораздо больше, чем любой другой вокруг. Он тот кому много, много лет. И всё это лишь в одном простом вопросе.

— Зрительный тип, слуховой, двигательный и смешанный, — неуверенно ответила я, — есть ещё ряд типов памяти в психологии.

— Ты забыла генетическую, — улыбнулся Лис, — или биологическую.

— Ага, а она каким боком тут?

— Генетическая память объясняет феномен регрессии прошлой жизни.

— Погоди, а есть перерождение что ли? — я удивлённо посмотрела на Лиса.