Сокол и цветок - Вирджиния Хенли (1995)

Но Фолкон даже не слышал ее. Одна сильная рука подняла обе ее руки над головой, пока он покрывал поцелуями ее подмышки. Потом его губы впились в ее груди, грубо, безжалостно, но постепенно ласки стали нежнее, зубы осторожно теребили шелковистую плоть под упругими холмиками, посылая волны наслаждения, пронизывающие Фолкона, особенно когда его рот завладевал еще не познанными местечками. Вкус ее кожи, аромат тела все усиливали ощущения, пока кровь не закипела от радости.

– Джезмин, отдайся мне, – прошептал он.

– Нет... нет... не могу... не могу...– Девушка искренне верила, что он убьет ее, если пронзит жестким огромным копьем. Она плакала все громче, зарывшись лицом в грудь Фолкона, обливая его слезами.

Фолкон почувствовал, что был терпелив до крайности. Будь у него вся ночь, он мог бы дать ей больше времени, но сейчас ничего нельзя было сделать. Пригнувшись, он оседлал ее, силой раздвинул мягкие бедра, вставил между ними колено, чтобы девушка не стиснула ноги, уверенно раскрыл розовую раковину, скрытую тугими завитками золотистых волос и врезался в нее, ощутив, как рвется тончайшая преграда ее невинности. Раздался ужасающий вопль. Фолкон быстро закрыл ей рот поцелуем и вновь резким, внезапным толчком вонзился в нее, глубоко, до конца, и не было той силы, которая могла воспрепятствовать ему взять эту женщину. Он остро сознавал невероятный контраст между их телами. Огромный рост Фолкона лишь подчеркивал ее изящную миниатюрность. Твердые мускулы делали ее плоть еще мягче. Мощь и сила ярче оттеняли слабость и хрупкость. Но основное различие крылось в цвете волос и кожи. Он был столь темным, черные вьющиеся волосы покрывали едва не половину загорелого тела, Джезмин же родилась и осталась бледной и светлокожей, золотисто-серебряные пряди рассыпались по подушке спутанной паутиной. Сверху все, должно быть, выглядело так, словно дьявол насилует ангела.

Но для Фолкона все было словно в волшебном сне. Его мускулистые руки обвили Джезмин и держали неподвижно пригвожденной к постели весом могучего тела, пока он неустанно ласкал потаенную расщелину напряженным орудием своей мужественности. Он никогда еще не любил столь маленькую женщину. Лоно Джезмин оказалась непередаваемо тесно, и каждый раз, погружаясь в нее, он должен был вновь и вновь растягивать узкие стенки таинственной пещерки. Он знал, первый удар причинит ей боль, но в следующий раз все будет по-другому, и, не прекращая двигаться, наблюдал за лицом Джезмин полузакрытыми глазами. Фолкон был искусным любовником и понимал, как далеко может зайти, – как только она пыталась вскрикнуть, он накрывал ее рот своим. Наконец Джезмин в отчаянии сильно укусила его за нижнюю губу маленькими острыми зубками, и Фолкон, не выдержав, взорвался в ней, выплеснув фонтан горячего семени. Никогда еще он не испытывал подобного, потому что был доведен почти до безумия, прежде чем испытал невероятное блаженство. Фолкон понимал также, что никогда не сможет насытиться ею. Ничто уже не будет прежним. Он чувствовал себя иным, мыслил по-другому, впервые в жизни ощущал себя по-настоящему живым. Все вокруг будто окрасилось в радужные тона, и в глубине сердца и души он твердо уверился: она всегда будет принадлежать ему, только ему одному.

Но для Джезмин смерть была бы лучшим выходом. Фолкон откатился от нее, пытаясь отдышаться. Она лежала как сломанная кукла, а Фолкон испытывал небывалый прилив сил. Он торжествовал, ощущая себя всемогущим, словно сам Господь Бог. Джезмин же чувствовала себя ланью, пронзенной и раненной стрелой охотника.

Де Берг поднялся с постели. Джезмин увидела небольшую лужу крови на белой простыне и с зачарованным ужасом наблюдала, как он, окунув туда большой перстень-печатку с фамильным гербом, оставил на снежном поле багряные отпечатки – изображение сокола, безошибочную, несмываемую метку, показывающую королю, Честеру и всему миру, что он завладел добычей.

Глава 26