Сокол и цветок - Вирджиния Хенли (1995)

Он подошел к камину, поворошил дрова, подкинул еще одно полено. Джезмин в это время успела смахнуть с ресниц соленые капли и, рванувшись к гардеробу, распахнула дверцу, но тут же разочарованно заметила, что внутри было пусто. Она даже не могла прикрыть тело рубашкой мужа и с ужасом осознала, что тому тоже нечего надеть.

– Де Берг, что мы будем делать целых три дня? Он налил вина в кубки, медленно приблизился к ней.

– Можем разговаривать... слушать друг друга. Никакой лжи... никаких уловок. Вот, выпей немного вина, оно согреет тебя, придаст храбрости, не даст слишком серьезно воспринимать себя, а если повезет, услышу, как с твоих губок срывается звонкий смех.

Слегка дрожащей рукой Джезмин взяла кубок. Господи, ей даже дышать трудно, когда он рядом.

– Пожалуйста, твоя близость тревожит меня. Фолкон тихо рассмеялся и, чуть отойдя, растянулся на животе на волчьих шкурах около камина.

– Ты так невинна! Я ведь уже предупреждал тебя: говорить подобные вещи – значит поощрять любого мужчину придвинуться еще ближе.

Теперь, когда его мужское естество было прикрыто, Джезмин стало легче глядеть на него. Фолкон поднял голову, лениво улыбнулся Джезмин и начал ласкать ее глазами, задерживаясь взглядом на каждом прелестном потайном местечке. Никогда она так остро не сознавала свою женственность. Обнаженная, очень уязвимая под жадным неотступным взором мужа, Джезмин испытывала новые, ранее недоступные ощущения. Кровь быстрее потекла в жилах, сердце затрепыхалось, как крылья пойманной птички, – Джезмин готовилась сделать первый робкий шаг к пробуждению.

Фолкону безумно нравилось чувство пряного возбуждения... предвкушение неизведанных наслаждений... тугая напряженность фаллоса... жар, крадущийся по чреслам... острая сладостная боль, сжимающая низ живота. Казалось, самый воздух комнаты был полон волшебства любовной магии.

Джезмин в который раз украдкой взглянула на мускулистую спину и длинные стройные ноги, протянутыe к огню. Любая женщина не останется равнодушной к этой смуглой красоте! В Джезмин вспыхнула ревность. Уверял ли он когда-нибудь другую в своей любви?! Вряд ли... но может быть, она подсознательно желала этого? И ей неожиданно захотелось стать для него прекраснее всех женщин на земле.

Фолкон, не спускавший глаз с жены, словно прочел ее мысли.

– Ты так прелестна, – хрипло прошептал он. Джезмин покачала головой.

– Только не теперь. Я слишком толста. Мой ребенок сделал меня...

– Наш ребенок, дорогая. И ты сейчас гораздо красивее, чем раньше. Твое тело округлилось, стало поистине совершенным.

Фолкон обожествлял ее словами, и она почему-то понимала, что он говорит правду. Может, это вино сделало ее столь дерзкой?! Ей внезапно пришло в голову встать, пройтись перед ним, повернуться, показать себя.

Фолкон, казалось, вновь понял, о чем она думает.

– Может, нальешь нам еще вина?

Джезмин, смущаясь, встала, но почувствовала на себе взгляд мужа, ласкающий каждый изгиб ее тела, и гордость заставила ее выпрямить спину, выставить вперед грудь и откинуть на плечи копну волос. Она чувствовала себя так, словно в одной телесной оболочке поселились две Джезмин, и первая зачарованно наблюдала за тем, что станет делать вторая. Искоса, обещающе-зазывно посматривая на мужа, она потянулась к пустому кубку и ловко, как грациозная кошка, ускользнула прочь, точно зная, что скажет глядевший ей в спину Фолкон:

– Я когда-нибудь говорил, что твой маленький задик имеет форму сердечка?