Глаза гнома расширились, и он порывисто вздохнул, когда лунный свет осветил лицо Тина. Отметка позора — или, как думал Тин, его знак Почета — был известен во всех уголках страны Оз. Волшебник сжалился над ним после того, как сердце Тина вновь обратилось в камень. Вместо того, чтобы быть приговоренным к смерти за убийство одиннадцати лордов фейри, его заклеймили. Скованный и связанный, он не мог сбежать, пока жидкое железо медленно капало ему на лицо. Каждая капля попадала на край его скулы и оставляла дорожку ожога на коже. К тому времени, когда это закончилось, и железо остыло, у Тина остался узор из диких извилистых серебряных линий, покрывающих почти половину правой щеки.

— Сжалься, — умолял гном.

Тин злобно усмехнулся. Волшебнику следовало бы убить его тогда.

— В этом мире нет пощады.

— Почему? — хрипло спросил гном. — Я ничего не сделал!

— Каждый когда-либо что-то делал.

Тин взмахнул топором, отрубая голову жертве, прежде чем та успела закричать. Он нагнулся и сжал в кулаке грязные волосы. Ярко-красная кровь хлынула из шеи, когда он поднял доказательство своей работы. Пока Тин медленно шел к дому домовой, чтобы забрать остаток своего гонорара, оставляя за собой красный след, он насвистывал концовку песни гнома.

Свет огня и музыка достигли пещеры домовой из соседней деревни. Когда Тин подошел, то обнаружил пожилую женщину на вершине камня у входа в пещеру, раскачивающуюся под песню, пока она поджидала его. Тонкие пряди белых волос парили вокруг ее седеющей головы. Ногти на ногах были скручены под ступнями. На оливковой коже виднелись старческие пятна, так же как красные полосы украшали платье свободного фасона.

— Ты поздно, — огрызнулась она.

— А тебе какое дело? Он мертв.

Тин швырнул окровавленную голову в домовую, чуть не сбив дородную фейри с камня. Эта работа была слишком легкой для его навыков и уровня заработной платы, чтобы он мог стерпеть ехидные замечания.

— Я наняла тебя, чтобы ты убил его до захода солнца.

Тин размял шею. Было бы выгоднее убить домовую и забрать все ценное, что у нее есть. Она была древней и едва доставала ему до колен — это было бы легко, — но если он начнет убивать своих клиентов, никто не станет его нанимать. И так уже стало достаточно сложно найти работу за пределами Изумрудного города. Сельские жители не особо занимались интригами, как это делалось в столице, но компенсировали это своей жестокостью. Если бы этот фейри не разбирался бы с их проблемами, то никто бы не стал.

Домовая, должно быть, почувствовала ход мыслей Тина, потому что она сделала вид, будто проверяет подлинность головы.

— Хорошо. Работа закончена.

Она потянулась к передней части платья за небольшим мешочком. И притворилась, что взвешивает его в руках, прежде чем бросить к его ногам.

— Это относится и к нашим делам, наёмный убийца.

Он поймал мешочек носком ботинка как раз перед тем, как тот приземлился в грязь. Ему потребовалась каждая унция скудного самоконтроля, чтобы не ринуться к ее горлу. Тин открыл мешочек, чтобы удостовериться, что он полон бриллиантов, а не гальками, хотя и был уверен, что домовая не настолько глупа, чтобы его обмануть. Последний, кто пытался это сделать, в итоге оказался пронзенным насквозь.

Удовлетворенный, фейри повернулся на каблуках и пошел в сторону города, чтобы выпить заслуженный напиток. Если Тин сможет найти комнату на ночь и кого-нибудь, кто купил бы у него драгоценные камни, прежде чем он переедет в следующий город, тем было бы лучше.

Когда он приблизился к краю поляны, сквозь деревья мелькали фейрийские образы. Их тела были затянуты кружащейся яркой тканью цвета драгоценных камней. Свет костра ласкал открытые участки кожи, бледные, темные, у кого-то покрыты чешуей, а у других — перьями. Ленты, привязанные к столбам, поднимались и опускались в такт их безупречным движениям.