Раскрепощение - Скарлетт Эдвардс (2019)

Так вот почему мне было так легко влюбиться в него? Чувство ненависти к нему порождалось все время? Только это была не ненависть, как он сказал, а страсть. Он вызывал во мне страсти. Некоторые из них были невыносимо красивы, другие невыносимо болезненны. Но все равно это были страсти. Вот как он вонзил в меня свои когти.

Апатия была бы лучше. Апатия дала бы мне дистанцию, необходимую для мести. Но сейчас я ищу чего-то большего. Что-то более просветленное. Что-то более полноценное: понимание.

- Зачем ты накачал меня наркотиками? - спрашиваю я.

- Чтобы дать тебе шанс прийти ко мне, - говорит он.

Я качаю головой:

- Что?

- Чтобы убедиться, что я все еще являюсь тем человеком, которым я должен быть для тебя.

- Это извращенный взгляд на вещи, - говорю я.

- А каков твой вердикт?

- Я не знаю.

Эти слова несут в себе нотку раскаяния. Но он улыбается.

- Знаю, что мое поведение сегодня отбросило нас на несколько шагов назад.

- Ты можешь сказать это снова, - бормочу я, ковыряясь в еде.

- Лилли, - голос Джереми заставляет меня поднять глаза. - Ты все еще прекрасно выглядишь. Прости, что ударил тебя. Не думаю, что будет синяк.

Я поднимаю руку, чтобы пощупать щеку. Опухоль почти прошла. Она больше не горячая на ощупь.

- Что я могу сделать, чтобы ты простила меня? - спрашивает он.

- Ничего, - вздыхаю я. - Ты ничего не можешь сделать, Джереми. Это то, кем ты являешься.

- Мне не нравится видеть твою меланхолию.

- Что ж, ты поддерживаешь это чувство. Не так ли? - спрашиваю я.

Теперь его очередь вздыхать.

- Ничего не могу с этим поделать. Если бы ты знала, как меня воспитывали ...

- Пожалуйста, - прерываю я его. - Не вини свое воспитание в том, что ты делаешь. Это неприлично. И в отличие от тебя, так легко принять судьбу.

Он немного качает головой.

- Ты меня неправильно поняла. Речь идет не об обвинении. Речь идет о понимании. Ты единственный человек, которому я могу в этом признаться. Я рассказал тебе историю о том, как я нашел свою мать, когда был мальчиком. Насилие в семье беспокоит меня больше, чем ты думаешь. Намного, намного больше, чем я показываю. Это, наверное, звучит так извращенно лицемерно, учитывая все, что я с тобой сделал. Но это действительно так.

- Приятное чувство, - говорю я, - особенно если оно помогает тебе сохранять чистоту совести.

Он хмурится.

- Моя совесть далека, далека от чистоты, Лилли. Ты должна знать. Я не слепой к тому, кто я и что я делаю. Что я сделал. Я говорю не только о тебе, но и о вещах, которые я накопил за всю свою жизнь. Дорога на вершину нелегкая, Лилли, и она не вымощена золотом. Она усеяна костями всех тех, кто пытался туда попасть и потерпел неудачу. Иногда ты находишь разлагающиеся тела по пути, все еще полуживые, просящие воду или пищу или просто конец. Они зовут тебя, они тянут тебя, они пытаются закопать тебя глубоко под землей, чтобы они могли одержать победу, по крайней мере, в одном: в твоем уничтожении.

- Какие яркие и приятные образы, - бормочу я.

- И тогда ты найдешь тех, кто жив, кто не может подняться дальше, но стоит на твоем пути и твоих целей. Их нельзя обойти стороной. Единственный путь наверх - через их все еще бьющиеся сердца, - говорит он. - У тебя не остается выбора, кроме как раздавить их.

- Джереми? - спрашиваю я. - Что с тобой? Мне не очень нравится, что он говорит такими реальными терминами, особенно как человек, столь непреклонно практичный.

- О? - он отрывает взгляд от сиюминутной задумчивости. - Это ничего не значит. Я слишком много читаю. Энн Райс.

- А? - говорю я в замешательстве. - С каких пор ты читаешь художественную литературу?

- Редко, - говорит он мне. - Моя мать любила эти книги. Посетив наш старый дом в горах, я захотел сделать что-то, что напоминает мне о ней.