— Никто не должен следовать таким правилам, особенно дети, которые естественно тянутся к вещам. Когда Гаррет станет старше, он уж точно не станет, когда будет приезжать в дом своих бабушки и дедушки.

— Тогда он, вероятно, там не появится. Им придется приходить к нам, если они захотят его видеть. — Пирс подъезжает к высоким кованым воротам. — А вот и особняк.

Он опускает стекло в машине, и из динамика рядом с воротами раздается голос.

— Добрый вечер, мистер Кенсингтон.

— Добрый вечер.

Ворота медленно открываются, и мы проезжаем по длинной подъездной дорожке к дому. И он огромен.

— Ты, когда жил здесь, не терялся в нем? — Я спрашиваю, пораженная размерами особняка.

Пирс кивает.

— Да, несколько раз, когда был маленьким. На самом деле за это уволили двух моих нянь. Они должны были следить за мной, а в итоге потеряли меня в доме. Оба раза меня нашла мать.

У Пирса было совсем другое детство, не такое, как у меня или у кого-то еще. Удивительно, что он оказался нормальным человеком.

— Пусть он откроет дверь, — предупреждает мой муж, когда мужчина в черном костюме подходит к машине. Я терпеливо жду, пока он ее откроет.

— Добро пожаловать, — говорит он, беря меня за руку. Это действительно необходимо? Элеоноре и Холтону действительно нужны помощники, чтобы выбраться из машины?

Еще один находится на стороне водителя, придерживая дверь машины, пока Пирс вытаскивает Гаррета с заднего сиденья. Он встречает меня, и мы вместе идем к двери, когда один из мужчин отгоняет нашу машину к задней части дома.

Пирс звонит в дверь, открывает женщина в униформе горничной.

— Здравствуйте, сэр. — Она слегка кланяется ему. — Мадам, — поклон мне.

Девушка показывает нам гостиную, и когда мы туда проходим, я вдруг вспоминаю, что забыла проверить чиста ли моя обувь. Украдкой гляжу на белые плитки позади себя. Они чистые и блестящие. Выдохнув, поднимаю взгляд и почти сразу же натыкаюсь на статую. Обычный мраморный прямоугольник, но он, вероятно, стоит целое состояние. Повсюду расположено еще больше статуй, а на стенах висят картины.

— Пирс, Рэйчел. — К нам подходит Элеонора. — Рада, что вы смогли прийти.

— Спасибо за приглашение, — говорит Пирс, аккуратно приобнимая ее за плечи. Элеонора не обнимается так, как я. Только плечи и всегда быстро. Получив от нее порцию так называемых объятий, я вижу, как к ней сзади подходит Холтон.

— Пирс, — высокомерно обращается он к своему сыну, протягивая руку.

— Отец. — Пирс едва ее пожимает.

Я не понимаю их странных отношений. Они ведут себя так, будто виделись на прошлой неделе, хотя на самом деле не разговаривали больше года.

— Привет, Холтон, — здороваюсь я, поскольку он сделал вид, что меня не заметил.

Он просто кивает. У него тот же хмурый взгляд, что и в прошлый раз, когда мы встречались. Думаю, это навсегда.

— Холтон, познакомься со своим внуком, — просит Элеонора, подталкивая мужа к детской переноске, которую держит Пирс.

Тот подходит, смотрит на ребенка, потом отступает обратно к своей жене. Что это было? Впервые, когда он видит своего внука, и просто бросает на него беглый взгляд? Меня это бесит.

Я беру Гаррета и прижимаю к груди. Теперь жалею, что мы сюда пришли. Я думала, ужин будет новым началом, и надеялась, что Холтон примет меня, когда у нас с Пирсом появился ребенок, но он такой же холодный и бездушный, как и всегда. И в этом доме жутко неуютно. Я просто хочу уйти.

Гаррет, кажется, со мной абсолютно согласен. Он начинает извиваться, а потом срывается на плач. Холтон глядит на него так, будто дети в его присутствии не имеют права плакать. И это злит меня еще сильнее.

— Все в порядке, — шепчу я Гаррету, слегка его покачивая.

— Давай отнесем его наверх, — предлагает Элеонора, чувствуя, что Холтон закипает с каждой минутой плача Гаррета все больше и больше.

— А что там наверху? — спрашиваю я.