Защищая ее - Элли Эверхарт

А вот мой сын будет все это есть. Вместе с другими блюдами, которые готовит его мать. Рэйчел великолепный повар и может приготовить что угодно. Но последние несколько месяцев, так как она не могла находиться на ногах во время беременности, за наше питание отвечал я. Я либо заказывал еду на вынос, либо поджаривал что-нибудь на гриле. Мы с ним поладили. Я весьма умело с ним обращаюсь — еще одно, что не одобрят мои родители. Они расстроятся, что я сам готовлю себе еду. У них всегда был личный повар, и они ожидают, что я последую их примеру. Кенсингтон не готовит себе еду и не выполняет то, что мои родители считают черной работой, их недостойной, например, такие как стирка или уборка. Но Рэйчел не хотела ни кухарку, ни горничную, так что мы все делаем сами.

Я едва доел сэндвич, как включилась радионяня. Ребенок проспал всего двадцать минут, а теперь снова плачет. Торопливо поднимаюсь наверх и вижу его красные, слезящиеся глаза. Мне очень жаль моего сына, застрявшего здесь со мной, таким отцом — неумехой, тогда как его мама справилась бы намного лучше.

— Что случилось, Гаррет? — Я поднимаю его, но он все еще плачет. Медсестра сказала, что мне не придется кормить его еще по крайней мере час. Может, ему нужно сменить подгузник? Я ведь смогу это сделать. Я же справлялся с куклой на занятиях по уходу за ребенком.

Кладу малыша на пеленальный столик и беру подгузник. Теперь плач еще громче и сильнее. Гаррету не нравится этот стол. Быстро меняю его подгузник, надевая новый, потому что теперь Гаррет кричит до такой степени, что все его личико покраснело.

— Мы почти закончили, — говорю я ему, застегивая липучки. Но, должно быть, я все сделал неправильно, потому что подгузник не плотно прилегает.

Малыш все еще плачет, и я не знаю, что еще сделать. Медсестры говорили, что младенцам нравится быть плотно запеленатыми, но понятия не имею, как именно это сделать. Мне показывали в больнице, но честно сказать, действия медсестры были больше похожи на то, что она делала оригами, а не пеленала ребенка. Я беру одеяло Гаррета и пытаюсь воспроизвести, что делали медсестры, но не получается. Я сдаюсь, печально вздыхаю и просто оборачиваю ребенка одеялом, прижимая к себе, и, наконец, плач замедляется, а затем и вовсе стихает.

Я не пробыл дома и часа, а уже измотан. Рэйчел была права, мне нужна помощь. Я не могу ничего делать в одиночку. Но позвонить мне некому.

В июле у Ройса и Виктории тоже родился ребенок, но они мне не помощники. У них есть няня, ухаживающая за их дочерью с самого первого дня, как привезли из больницы.

Может, мне стоит позвонить матери? Как говорила Рэйчел, моя мать хоть иногда, но должна была обо мне заботиться. Должна была хоть что-то знать о детях. Выбор у меня невелик, поэтому я решаюсь ей позвонить и сообщить новости. Может, я и попрошу ее о помощи, а может, и нет. Это будет зависеть от того, как пройдет наш разговор.

Я несу Гаррета вниз, прохожу в гостиную и сажусь на диван. Теперь он успокоился и снова меня изучает, вероятно, понимая, насколько я некомпетентен, и желая вернуться обратно в больницу.

Телефон рядом на столе. Я поднимаю трубку, набираю номер родителей, но вспоминаю, что у них есть помощник, отвечающий на звонки. И этот самый помощник получил указание игнорировать мои. Вот почему я даже не пытался дозвониться родителям больше года, даже на Рождество.

— Резиденция Кенсингтонов, — отвечает кто-то. Наверное, горничная.

— Мне нужно поговорить с Элеонор, пожалуйста.

— Могу я узнать, кто ее спрашивает?

Я подумываю солгать, но потом говорю.

— Пирс. Её сын.

В трубке тишина, а затем я слышу:

— Одну минуту, пожалуйста.

По крайней мере, трубку не повесили сразу. Возможно, девушка новенькая и еще не знает всех правил. Я жду, когда она вернется и скажет, что моя мать занята, или уехала, или еще какое оправдание, которое услышит от своей хозяйки.