Нелюбимый - Кэти Регнери (2021)

Не говоря уже о том, что в силу моей генетики я когда-нибудь могу быть опасен для жены и детей.

Как концепцию, я принимаю эту истину.

Это немного сложнее на практике.

Моё тело, твёрдое и сильное от многолетней работы, жаждет женского прикосновения. Каждую ночь, я фантазирую о том, какого это, когда тебя целуют или обнимают.

Мои пальцы, которые не касались другого человека после смерти дедушки, вероятно, уже не должны помнить мягкую текстуру кожи — её тепло, то, как она ощущалась прижатой к моей. Но они помнят. Все десять помнят. И иногда я жалею, что узнал о чуде прикосновения, о красоте кожи против кожи, о моей руке, надежно зажатой в маминой руке, или тёплой шершавой ладони дедушки на моём затылке. Вы не можете скучать по чему-то, чего никогда не знали. Вы не можете мечтать о том, чего у вас никогда не было. Когда-то я познал великолепие человеческого прикосновения. Теперь я скучаю по этому.

Вообще, я довольно хорошо держу своё одиночество в узде.

Но прошло десять лет.

Поэтому сегодня это причиняет боль.

Взглянув на могилы в последний раз, я смотрю на ясное голубое небо, на высокое утреннее солнце. Возможно, это будет хорошим днём, чтобы побыть рядом с другими людьми, единственным способом, которым я чувствую себя комфортно: на расстоянии, в лесу, держась подальше от существующих тропинок, но поднимаясь на ту же крутую гору, что и все остальные.

Я испытываю обособленное товарищество, слыша их голоса и слушая хруст их походных ботинок по листьям и веткам, которые засорили многие тропы.

По сути, я не хочу быть непосредственно рядом с людьми. Я не хочу говорить с ними или делиться своим именем или подвергать себя расспросам. Но легко проскользнуть через лес на горе, увидеть, не будучи замеченным, часть человечества и отдельно от него прокладывать свой путь к вершине?

Да. Сегодня я хочу этого.

Медленно, переводя взгляд на Катадин, я задаюсь вопросом, насколько многолюдной она будет сегодня? Пик Бакстер находится в восьми милях от того места, где я сейчас стою. В пяти милях отсюда я найду Седельную тропу и смогу отследить по ней путь до вершины, прислушиваясь к гулу людских разговоров из безопасного лесного массива и притворяясь, что я часть человеческой расы. На несколько драгоценных часов.

— Я останусь вне поля зрения, дедушка, — обещаю я, отступая от камней. — Не буду привлекать к себе внимание. Не буду ни с кем разговаривать. Никто даже не узнает, что я там, мама.

Я обещаю.

***

Три часа спустя я сижу на валуне в густой лесной местности в нескольких ярдах от того места, где сливаются Чимни Понд и Седельная тропа, переводя дыхание. Ранее я видел много пешеходов среди деревьев, но теперь всё больше и больше разворачиваются из-за накатывающей облачности. Ветер тоже усиливается, температура падает.

В поле зрения появляется группа из шести туристов — три женщины и три мужчины, — и я сосредотачиваюсь на них, быстро оценивая их возраст, насколько могу. Прожив большую часть жизни в изоляции, я сомневаюсь на счёт одной из трёх женщин. В то время как две другие выглядят моложе двадцати, она кажется старше — ей за двадцать, возможно, даже тридцать. Я не могу сказать наверняка.

Не могу понять, чем она привлекает моё внимание, возможно, потому, что она ближе к моему возрасту, чем другие. Я внимательно наблюдаю за ней сквозь деревья, отслеживая её движения, когда она садится на скамейку, в то время как остальные пятеро стоят, смеются и разговаривают, вытаскивая свои бутылки с водой.

Мой взгляд возвращается к ней.

На ней солнцезащитные очки, но когда она садится, она сдвигает их на макушку, делая глубокий усталый вдох и выпуская его.

И

мир

перестаёт

вращаться.

И весь кислород, выработанный каждым деревом в этом лесу, высасывается отсюда, оставляя меня с головокружением.