Нелюбимый - Кэти Регнери (2021)

Оставив холодный компресс на её лбу, я бегу на кухню и открываю шкафчик над холодильником, где я храню медикаменты в пластиковой коробке для снастей. Я хватаю её и кладу на стойку. Мне также нужно вскипятить воду, что я обычно делаю в камине или на улице, над костром, но у меня нет времени разводить огонь. Вместо этого я решаю использовать газовую плиту. Понадобиться много газа, чтобы вода стала достаточно горячей, но мне всё равно. На следующей неделе я вернусь в магазин «Золотой мост», чтобы запастись большим количеством пропана, если понадобится.

Я наполняю кастрюлю водой, ставлю её на плиту и зажигаю горелку.

Не зная, сможет ли она проглотить таблетки, я давлю четыре таблетки ибупрофена между двумя ложками и смешиваю их с козьим молоком.

Когда я возвращаюсь к Бринн, я приподнимаю её голову и даю ей молоко, которое она, к счастью, пьёт без проблем. Затем я стягиваю одеяло и поднимаю её футболку, чтобы взглянуть на её порезы.

Я сразу же вижу проблему: вокруг одной из её многочисленных повязок — зловещая краснота, а сквозь повязку просачиваются желтовато-бурые выделения. Я наклоняюсь ближе. От неё также пахнет.

Почему она ничего не сказала сегодня утром? Должно быть, ей было неудобно. Может быть, «Перкоцет» скрывал боль? Нет. Я даю ей только половину дозы. Может быть, она пыталась быть храброй, ничего не говоря?

«Она под твоей ответственностью, Кэссиди. Как ты это упустил?»

А потом я понимаю: прошлой ночью, прежде чем сменить повязки, я заснул рядом с Бринн, и сегодня утром я был так отвлечён моим влечением к ней, что выскочил из дома, прежде чем мог бы позаботиться о ней. Она носила одну и ту же повязку почти двадцать четыре часа, когда это должно было быть промыто и продезинфицировано прошлой ночью или этим утром. Мне повезло, что больше ни одна из ран не загноилась.

Борясь со своими чувствами, как эгоистичный, эгоцентричный подросток, я подверг её опасности.

«Теперь это прекратится, — говорю я себе. — Ты ставишь её на первое место. Ты позаботишься о ней. Если у тебя развиваются чувства к ней, так тому и быть. Ты можешь разобраться с ними позже, когда она уйдёт. Но пока она под твоей крышей, она на первом месте, Кэсс. Ты слышишь?»

Злясь на себя, я снимаю компресс с её головы, бегу в ванную, чтобы снова смочить его в холодной воде, и возвращаю его ей на лоб, перед тем как проверить кипящую воду. Если придётся снять швы, промыть рану физраствором и снова зашить, мне придётся стерилизовать все инструменты, которые мне понадобятся. Включая шприц. Ей понадобится укол лидокаина, прежде чем что-нибудь предприму.

Когда я возвращаюсь к ней, она снова бормочет о Джеме.

«Джем. Кто такой Джем?»

Я приседаю на корточки рядом с ней.

— Шшшш, — шепчу я. — Бринн, послушай меня… с тобой всё будет хорошо. У тебя небольшая инфекция, и из-за неё началась лихорадка. Мне жаль, что меня здесь не было. Я обещаю, что сделаю лучше.

— Джем. Джем, прости, — бормочет она. Затем так тихо, что я почти не улавливаю это: — Кэсс.

Моё сердце замирает, а дыхание перехватывает, когда я смотрю на её лицо, на рыжевато-коричневые веснушки на покрасневшей коже. Она вспомнила меня даже в своём лихорадочном состоянии, и из-за этого что-то происходит внутри меня. Что-то, чего я никогда не чувствовал прежде, продирается через меня со скоростью света. Оно сильное, истинное и тяжёлое в таком хорошем, лёгком смысле, что на мгновение мне кажется, будто я мог бы уплыть. Лёгкие горят, когда я делаю глубокий вдох. Глаза слезятся, и я быстро моргаю.

Я клянусь, что никогда, никогда не позволю кому-нибудь снова причинить боль этой женщине. Ни Джему. Ни Уэйну. Никому. И определённо не себе.

— Бринн, — говорю я, мой голос сиплый и дрожит от эмоций, когда я протягиваю руку и поправляю тряпку на её лбу. Я провожу пальцами по её волосам, убирая их с её горячего лица.

— Я здесь. Я здесь с тобой.