Девочка на шаре - Марина Друбецкая, Ольга Шумяцкая (2012)

— И все-таки? Кому передать записку? — пытался уточнить портье, разглядывая отражения остроугольных веток кипарисов в темных стеклах очков посетителя.

— Я был знаком с ней как с мадемуазель Оффеншталь, — грустно сказал Эйсбар, решивший подыграть ситуации. Может быть, мелодраматическая нотка сдвинет с места флегматичного служилого. Вздохнул, вытащил из кармана платок и отер взмокший лоб. Однако сработало: юноша открыл книгу записей и стал водить ногтем по номерам павильонов.

— На студии ее застать сейчас непросто. Хотите, я объясню вам, где располагается их вилла? Там вы опустите письмо в почтовый ящик или передадите через прислугу.

Скоро Эйсбар стоял возле ожогинской дачи. Появиться? Поклониться? Глупость, конечно. Он увидел, что к калитке приближается горничная с корзинами, подозвал ее и отдал записку, завернув ее в купюру. Оставалось ждать. Он поехал в пансион. Искупался. Вернулся в пустую комнату с серыми стенами и темно-синими оконными рамами. Сел у деревянного стола. Стал рисовать в блокноте монтажную схему недоделанного эпизода «Цвета Ганга», но перечеркнул страницу росчерком карандаша: к чему теперь это? Вечер тянулся нескончаемо долго, одинаково белесый, без дуновения ветерка, без часов и минут — как стена. Окно комнаты выходило не на море, а в сад, и только периферическим зрением можно было ухватить нестерпимо яркую блестящую полосу воды, которую надо еще преодолеть, чтобы выбраться из этой жизни в другую.

В середине следующего дня пришел ответ. Встретиться с ним Ленни не может. Без объяснений. Но паспортом уже занялась. Нужно, чтобы он передал фотографию. Сколько требуется денег? Хлопоты возьмет в свои руки ее муж.

В этот день в московских газетах появилось сообщение о покушении на графа Долгорукого, правительственного чиновника, ведающего многими инициативами в сфере национального искусства. Впрочем, заметка была короткой. В ней говорилось, что жертва выстрела находится без сознания и что подозрения падают в первую очередь на одного из руководителей группировки «Черное солнце» господина Александриди, бывшего актера, чей пистолет был найден на месте преступления.

Записку Эйсбара Ленни показала Ожогину накануне вечером. Твердый почерк, буквы не написаны, а будто нарисованы, как некие тайные знаки, обладающие скрытой мерзкой силой, напористые. Ожогина передернуло — слишком многое не мог он простить Эйсбару. Не выносил его надменного вида, резкого голоса, сразу вспоминал свою потную растерянность, когда в павильоне загорелась Лара, и липкую ненависть, с которой он шел стрелять в него. И… И вот он здесь, сейчас, когда столько счастья, когда хрустальную Ленни нельзя волновать. Ожогин никак не мог вчитаться и уловить смысл письма. Как смел Эйсбар здесь появиться? Точнее — что связывает его с Ленни, если он здесь появился? От мысли, что когда-то давно, пусть в другой жизни — когда он вдовел после гибели Лары, — Эйсбар касался Ленни, ее легкого тела, у него чернело в глазах. Он напрягся, сжал губы, чтобы не сказать Ленни ничего лишнего. Она же говорила о том, что экстремисты воспользовались пленками большого кинорежиссера, манипулируют его съемками, что он загнан в угол, что арестованы монтажные материалы последнего фильма, что в городе идут аресты. Они должны помочь — надо сделать паспорт и посадить Эйсбара на пароход.

— И как можно скорее, — коротко ответил Ожогин.

— Да, мизансцена моя любимая, как можно скорее, — эхом отозвалась Ленни. — Я думаю, по поводу паспорта надо переговорить с Кторовым — наверняка у него есть кудесники, которые умеют делать такие штуки. Только будь, пожалуйста, всегда со мной. — Она прижалась лбом к его спине, обвила руками, как в тот вечер, когда впервые его поцеловала. И Ожогин понял: все, что у нее есть, она ему доверяет.