Девочка на шаре - Марина Друбецкая, Ольга Шумяцкая (2012)

…Кторов однажды уже мыслил о строительстве собственного дома. Но минуточку, конечно, надо было еще подождать: сборы от его комических ролей росли, заказчик — Чардынин — оказался приличнейшим человеком и честно выплачивал довольно большой процент. Пока же Кторов поселился на даче, которая его развеселила. Владелец, костромской купец, вместо скульптур надменных львов водрузил у парадной лестницы слонов, бивни которых застенчиво поддерживали балкончики второго этажа. У черного входа на заднем дворе красовалась зебра. Ее голова внушительным барельефом выглядывала из двери. Хвостик — ручка двери. Дача требовала определенного к себе подходца, и Кторов решил устраивать приемы. У Чардынина и Ожогина, не очень-то веселого человека, с которым Кторов, впрочем, сталкивался редко, был секретарь, Петя Трофимов, обходившийся с чужеродными языками, как Кторов с механизмами: ловко. Так вот, этот Петя перевел статью из заокеанского журнала о том, что на тамошней студии «Холливудские Горы» богатые актеры проводят празднества для своих товарищей. Просто так, без повода. Со сказочным шиком. Идея пленила Кторова и ужом юркнула в другие дома — киношная братия сняла в этом сезоне почти все дачи на побережье в ожидании, когда можно будет приглашать бомонд на собственные белокаменные виллы. Такие виллы в колониальном стиле — последний писк местной архитектурной моды — уже начали расти на крымских взгорьях. За чуть больше полутора лет существования «Русский Холливуд» если и не превратился в киноимперию, то был близок к этому. Снимали благодаря усилиям Ожогина быстро. Прокатывали благодря усилиям Зарецкой резво. Гонорары благодаря усилиям Чардынина выплачивали вовремя и немалые. Актеры колесили по округе — от дачи к даче, из Ялты в Ливадию, из Ливадии в Симферополь — в разноцветных лакированных «Бьюиках» и «Фордах». Туалеты выписывали из Парижа. Ввели моду на сладкое местное вино, южноафриканские бриллианты и слово «коктейль». Друг друга называли «крошка» и целовались при встрече — мужчины тоже. Прием в честь приезда Милославского никого не удивил — успели привыкнуть к балам и маскарадам.

Милославский вошел в огромный, залитый солнцем зал с высокими — в пол — французскими окнами, распахнутыми на широкую каменную террасу с плавной лестницей, стекающей к морю, и сразу почувствовал себя неуютно. Прямой, напомаженный, затянутый в рюмочку, с брезгливым выражением лица, тонкой сигариллой в углу рта, в черном фраке с атласными лацканами, он выглядел среди всего этого киношного сброда как белая… нет, черная ворона. О южная вольность нравов! Милославский — блюститель этикета, раб моды — слегка поморщился. Белые летние костюмы вместо фраков. Платья с рисунком из крупных плебейских цветов. Впрочем… Он пригляделся. И костюмы, и платья — недешевы. Материи из самых дорогих. Покрой изысканный. Видно, что пошиты не здешними портными. Это у них мода такая? Дачный стиль? А он, как дурак… И, главное, никто не предупредил, чтобы в белом…

Подскочил официант с шампанским. Он взял бокал, пригубил. Шампанское оказалось преотличнейшим. Это разозлило еще больше. Подошел хозяин дома, вслед за ним Чардынин с Ожогиным, подплыла Зарецкая с местными актерами и актерками. Милославский приосанился. Поцеловал несколько ручек. Подумал мельком, что Ожогин хоть куда, смотрит браво, видно, и правда вынырнул. Разговор крутился вокруг московских новостей.

— В столице сегодня взят курс на политическое кино, — вещал Милославский, слегка растягивая слова, что казалось ему верхом светского шика. — Мелодрамы и комические больше не в чести. После «Защиты Зимнего» господина Эйсбара каждый уважающий себя кинозаводчик считает своим долгом возбудить патриотическое чувство мыслящей публики, так сказать, обратиться к обществу с призывом.

— А другие чувства кино возбуждать не пробует? — смеялся Ожогин. — Ох, жаль мне такое кино!