Перст судьбы - Елизавета Дворецкая (2012)

Поселок был скорее большой, чем маленький — из шести изб, в которых жила ближняя и дальняя родня Питкя-ижанда: малорослого, щуплого седобородого старика. Его сыновья, такие же щуплые, уже были отцами детей-подростков, но хозяйкой звалась совсем молодая женщина, на вид не старше двадцати лет. Была она не так чтобы красива, но миловидна и бойка и к тому же не походила на чудинку. Едва убедившись, что убивать и насиловать всех подряд грозные пришельцы не собираются, она разрумянилась, глаза ее заблестели, она заулыбалась и принялась угощать гостей, обращаясь к ним на хорошем словенском языке, даже почти не «цокая». Старейшине ее приветливость явно не нравилась, он ерзал за столом, куда Хрёрек пригласил его присесть вместе с вождями дружины, бросал на жену недовольные взгляды, но молчал, видя, что опасные гости провожают ее глазами и улыбаются.

— Возьми меня вместо дани, воевода, — шепнула она, проходя мимо Велема и пользуясь тем, что ее домочадцы совсем не понимали по-словенски. — Возьми к себе, буду тебе женой или служанкой, только забери отсюда.

— А разве тебе тут плохо? — Велем придержал ее за локоть. — Муж-то тебя любит, балует, я гляжу.

Вид у молодухи был довольный, не голодный и не забитый, и одета она была по местным меркам хорошо — в новую рубаху из тонкой шерсти, в лисий кожух, а покрывало на голове было из хорошего беленого льна. На шее висело ожерелье, где звериные клыки-обереги перемежались крупными стеклянными бусинами, синими и красными, с белыми глазками, весьма дорогими. Когда их привозят в глушь, то берут по две куницы за одну бусину.

— Саламатар! — прикрикнул старик, заметив, что его жена уж слишком доверительно беседует с чужим мужчиной и слишком близко к нему при этом стоит. — Иди угощай гостей! Или ты хочешь, чтобы с меня сняли голову за неучтивость?

Молодуха бросила на Велема выразительный взгляд, говоривший, что она была бы вовсе не против, и нехотя пошла на зов. Но весь вечер она сновала вокруг, улыбалась всем воеводам, норовила то случайно задеть плечом, то коснуться руки. Ладожане ухмылялись, переглядывались и делали друг другу выразительные знаки.

Старейшина тоже не был слеп, несмотря на преклонные годы, поэтому с наступлением темноты услал жену в какой-то из домов.

К ночи поднялся буран, поэтому домочадцев заставили потесниться, чтобы пристроить под крышу как можно больше людей. Дружине уже не раз приходилось по целому дню, а то и больше, пережидать пургу, устраивая себе берлоги в снегу навроде медвежьих и по очереди отогреваясь в домах поселка, возле которого заставала непогода. Каждый из воевод в свой черед нес дозор на случай разных неприятных неожиданностей, и Велему досталась самая первая стража. В полночь он вернулся в хлев, где ему пришлось ночевать: тепло от коров почти как в избе, зато без дыма, а запах навоза все даже любили, потому что это был запах тепла и жилья. При свете смоляного факела, пристроенного возле двери, чтобы не подпалили сено, Доброня, Гремибор, Стояня, Синята, Сокол, Нежата устраивались на грудах сена и лапника, заворачивались, не раздеваясь, в плащи и шкуры. Убедившись, что все в порядке и Селяня со Стеней варяжским тронулись в обход стана, Велем и сам разравнивал сено, собираясь улечься, как вдруг дверь скрипнула. Он обернулся и при свете догорающего факела увидел женскую фигуру — лисий кожух, белое покрывало и уже знакомое румяное лицо.

— Тебе чего? — шепотом, чтобы не будить людей, спросил Велем.

— Тише! — одними глазами и губами отозвалась молодуха и погасила факел. И тут же Велем почувствовал, как она садится рядом с ним на лежанку и обнимает его за шею. — Тише, воевода-батюшка, а то услышит кто, потом крику не оберешься!

Она засмеялась, явно не слишком опасаясь последствий, и нетерпеливо поцеловала воеводу, на ощупь отыскивая губы в прохладной после свежего воздуха бороде.

Велем даже ухмыльнулся на ее нетерпение и прилег рядом с молодухой, торопливо развязывавшей поясок.