Перст судьбы - Елизавета Дворецкая (2012)

Поднялся шум, разноголосый крик и говор. Иные, особенно Творинег и дед Путеня, решительно отказывались признавать нужность наемной варяжской дружины.

— Забыли Люта Кровавого, еще одного змея лютого себе на шею навязать хотите! — кричал дед Путеня.

— Так это же совсем иное дело! — убеждал его Домагость. — Мы же им серебром платить будем!

— Пусти их только — не серебром, а кровью они с нас плату возьмут!

Об этом было много разговоров, крика и споров чуть ли не до драки. Тяжелые времена свейского владычества ладожане помнили хорошо, и страшно было самим пускать к себе сильную дружину да еще давать серебро на ее содержание! Но отказ от нее грозил еще большими бедами. Взятую добычу нужно было охранять, нужно было и обеспечить себе возможность удерживать завоеванное, а для этого как раз требовалась дружина. Хрёрек был прав: едва на северных морях узнают, что вик Альдейгья поднял голову и в нем снова завелись меха и серебро, как появятся охотники до чужого добра, и уже не на четырех кораблях. Поколение, помнившее времена свейского конунга Ерика, уже наполовину вымерло, но набег Иггвальда состоялся всего три года тому назад, и никто не забыл, как тяжело тогда досталась победа. Мало было в Ладоге семей, которые не носили по весне жертвенные дары на свежие могилы своих мужей и сыновей, павших в той битве возле устья Ладожки, и еще валялись по кустам угли от клетей, сожженных в тот день. Клети Домагость живо отстроил новые, но сына и племянников воеводе никто не вернул.

— Сами мы за себя постоим! — твердил старейшина Честомил. — Ты, Доманя, воевода или ворона старая? Если у самого больше мощи нет, так мы другого кого кликнем! А русь, будто сам не знаешь — где она пройдет, там куры три года не несутся!

— Сами мы повоевали уже! — отвечал Домагость, оскорбленный сравнением со старой вороной. — Тебе напомнить, Честомиле, кого из твоего сродья потом на краду положили? Или у тебя сыновья несчитаны? Или ты их из глины лепишь? Я воевода, я тебе и по головам перечесть могу, скольких мы после Игволода схоронили, сколько из чудского похода не вернулось. И так теперь каждый год будет! Всех, что ли, схороним, чтобы вместо Ладоги пустырь остался? Хорошо же ты за родное место радеешь! Нет уж, лучше мы мехами и серебром заплатим, чем сынами, кровью своей родной, а кровь пусть варяги проливают. Одних перебьют — других наберем, а серебро то же самое!

И в этом он был прав: нанять новую дружину взамен павшей гораздо проще, чем вырастить новых сыновей. А средства для найма должна обеспечить эта же самая дружина.

Шума было много, но когда в конце концов созвали вече, Домагость и его сторонники одержали верх. Средства требовались немалые: по семидесяти гривен в год на каждый корабль с дружиной в пятьдесят человек. Много было недовольных: сбор этих средств был разложен на всех ладожан, а прибыль от походов доставалась не каждому. Но опасность в связи с этим грозила всем без исключения, поэтому пришлось смириться.

— А у кого с кунами небогато, тот передайся ко мне! — кричал Велем, призывно размахивая шапкой. — В это лето снова на Корсунь иду, кто со мной — тот без шелягов не останется!

И немедленно был окружен толпой мужиков и парней. Многие сообразили, что вступать в воеводскую дружину и участвовать в торговых походах гораздо прибыльнее, чем тягать сети из Волхова или пахать тощую каменистую землю.

Но Домагость не хотел отпускать сына.

— А если чудь наша, поборами обиженная, летом соберется да на нас пойдет? — говорил он Велему дома, с глазу на глаз. — У нас ведь пойгов и марьятток[43] чуть не сорок голов полонено! Отцы ведь возьмут да придут за ними, не заблудятся в родных лесах. А мы что? Под лавкой схоронимся? Нет, сыне, нельзя тебе сейчас из Ладоги уходить и дружину уводить. Пока Хрюрик свои корабли не привел, ты уж сам нас оборони.