Анна выждала полных десять секунд перед тем, как последовать за ним. Быстро шагая своими длинными ногами, он успел отойти так далеко, что почти скрылся из виду.

– Мистер Броуди! – позвала она. – Мистер Броуди!

Он оглянулся через плечо и увидел, как Анна спешит за ним, придерживая юбки. Каблуки мешали ей на усыпанной крупным гравием аллее. Она опять окликнула его и попросила остановиться. Он неохотно повиновался.

Анна продолжала бежать, опасаясь, что он все-таки повернется и уйдет. К тому времени, как ей удалось его нагнать, она совершенно запыхалась.

Ей пришлось отдышаться, чтобы заговорить. Она прижала руку к сердцу, даже не подозревая, какое соблазнительное зрелище открывается жадному взору Броуди: выбившиеся из узла на макушке и рассыпавшиеся по плечам волосы, мелкие бисеринки пота на лбу, бурно вздымающаяся и опадающая грудь.

– Мистер Броуди, – заговорила она, справившись наконец с дыханием и глядя ему прямо в глаза со своей всегдашней серьезностью, – я прошу у вас прощения! То, что я сказала… Извините меня, прошу вас. Это было нехорошо и несправедливо.

– Ничего страшного, – тотчас же отозвался он. – Я уже забыл.

Анна вспомнила, как он уже однажды простил ее за то, что она назвала его лжецом.

– Поймите, мне все еще очень трудно поверить, что Ник действительно умер, – объяснила Анна, запинаясь, но чувствуя, что настал час честно признаться во всем. – А этот костюм… Николас надел его в тот день, когда просил моей руки.

К горлу подступили слезы, но на этот раз она не заплакала.

– Это было глупо с моей стороны – говорить такие вещи. Я сказала, не подумав.

Теперь уже самому Броуди захотелось извиниться перед ней. Он бережно взял ее под руку и повел по неровной аллее к рощице лавровых деревьев в дальнем конце парка. Напряжение постепенно оставило Анну, и вскоре она совсем успокоилась. Оба хранили молчание, пока не уселись на разных концах низкой каменной скамьи под деревьями на безопасном расстоянии друг от друга.

Потом Броуди спросил напрямик:

– Как долго вы были знакомы с Ником?

– Восемь лет.

– Ну и каков он был?

Что за странный вопрос! Анна отвечала, насколько могла правдиво, остро ощущая мрачную иронию ситуации, а возможно, и боль, которую он должен был испытывать: ведь она знала его брата лучше, чем он сам.

– Он был красив, – начала она, но тут же покраснела и опустила взгляд. – Он был сильный. Честолюбивый. Полный решимости добиться успеха.

– Он нравился окружающим? У него были друзья?

– Да, – ответила Анна после секундного замешательства, – у него были друзья. Не то чтобы он нравился всем, кто с ним работал, но, мне кажется, это можно понять. В конце концов, он был их начальником, а такая должность не располагает к особым симпатиям. Одно могу сказать с уверенностью: все его уважали.

Броуди вспомнил хорошо одетого, благополучного на вид господина, который отвернулся от него в ливерпульских доках год назад. Ему нетрудно было представить, что такой человек не вызывает к себе «особых симпатий».

– А почему вы его любили? – спросил он через минуту.

Даже не задумываясь о том, насколько это неподобающий вопрос, Анна сказала правду:

– Мне кажется, я влюбилась в него в ту самую минуту, как впервые увидела. Он был новым помощником моего отца. Мы встретились в отцовском рабочем кабинете в Ливерпуле, когда мне было шестнадцать лет, и я… слова не могла вымолвить. Да и потом, в течение многих лет я ни о чем не могла с ним разговаривать, кроме кораблестроения.

Как зачарованный, Броуди следил за ее ртом: уголки губ у нее опускались совсем чуть-чуть, когда она улыбалась, придавая лицу доброе, немного печальное выражение. Да, у нее была двойственная улыбка – теплая, но хрупкая, милая, но сдержанная, неуловимо грустная.

– Почему? – спросил он тихо.