Нимфа - Мишель Яффе

— Смотри. — Софи протянула ему пачку бумаг. — Я нашла их здесь. Подробный каталог «коллекции» Хьюго, графа Сандала, с указанием даты и обстоятельств получения каждой вещи. К сожалению, он опускал способ их получения. Некоторые записи просто великолепны. Мне больше всего понравилась от тринадцатого июня 1567-го. В тот день у него было любовное свидание с графиней В., во время которого он умудрился вытащить ее кольца из тайника под полом.

Криспин выхватил у Софи бумаги и стал судорожно перелистывать их при тусклом свете свечи. Он пробегал глазами по строчкам, задерживаясь на особенно выдающихся «подвигах» отца, сравнивая предметы, выставленные на полках, с их описанием в каталоге, составленном, кстати, не в алфавитном порядке.

— Здесь есть несовпадения, — сказала Софи, когда Криспин досмотрел каталог до конца. — Я не нашла некоторых вещей, обозначенных в каталоге. Я думаю, тебе следует попробовать вернуть их. Лично я с большим удовольствием взглянула бы на рубиновый браслет, который твой отец снял с руки самой королевы, ублажая ее под столом на званом обеде.

— Я покажу тебе его, когда мы выберемся отсюда, — небрежно отозвался Криспин.

— Ты хочешь сказать, что знал об этом?

— Нет. И все еще не могу в это поверить. Но среди прочих секретов, которые утаивал от меня мой дом до сегодняшнего дня, оказалось несколько тайников с драгоценностями. Конечно, не таких… — Криспин обвел рукой комнату. — Но в каждом было по несколько очень дорогих вещей, в том числе и этот браслет.

Криспин отложил каталог в сторону и еще раз огляделся. И вдруг начал безудержно хохотать. Неудивительно, что ему послышался голос отца, когда они спускались по лестнице. Его дух наверняка по сей день охраняет эту тайну от постороннего взгляда. Дорогой Хьюго, совершенный, изысканный Хьюго, Хьюго, для которого были гостеприимно раскрыты все двери и женские объятия, Хьюго, которого все обожали, Хьюго — автор мудрых изречений, Хьюго — образчик дворянской чести, Хьюго — его отец, на которого Криспин никогда не был похож — оказывается, крал драгоценности. Что может быть лучше?

И что скажут на это тетушки? В этот момент в голове у Криспина настойчиво зазвучал предостерегающий голос, советующий поскорее уйти отсюда и не разглашать тайны, ему не принадлежащей, не рисковать фамильной честью. Криспин вдруг понял, что его отец был порабощен тетушками, как теперь и он сам, что «твой отец, наш брат, дорогой Хьюго» страдал от этой кабалы не меньше, чем теперь страдает его сын. И ужасная статуэтка на столе давала ему возможность сбежать от них, побыть одному.

И давала возможность получить удовлетворение. Проникнувшись новым чувством к отцу, испытывая к нему сострадание, Криспин широко распахнул ему свои объятия.

— Не волнуйся, отец, — сказал он вслух, — я не скажу об этом тетушкам. — И словно по волшебству, голос, тревожащий его, стих.

Криспин повернулся к Софи, но она стояла к нему спиной. Проглотив половину спаржи и все вишни, она сдула пыль с рубиновой диадемы и водрузила ее себе на голову. Затем просунула в уши подходящую пару серег и застегнула на шее стоячий воротник. После чего сбросила с себя шелковую рубашку и предстала перед Криспином полностью обнаженной.

Она была похожа на богиню, императрицу, небесное создание, сошедшее на землю, на сирену, колдунью — она была бесконечно, невыразимо прекрасна. Криспину захотелось прикоснуться к ней, дотронуться до ее кожи, чтобы убедиться, что это реальность — что она здесь, рядом с ним. Софи бросала вызов воображению Криспина, его разуму, способности что-либо понимать, во что-либо верить. Осыпанная рубинами, она сверкала и сияла, и этот свет проникал Криспину в душу.