Пленница - Хизер Грэм

Джеймс никогда еще не овладевал Тилой так стремительно, не одарив ее ласками, с такой откровенной чувственностью. Девушке хотелось воспротивиться, и, разозлившись, она обрушила кулачки на его спину. Но тут же сдавленный стон вырвался из ее груди, и Тила еще теснее прижалась к нему. Наступавшая ночь обволакивала девушку, и под ее прикрытием она дала волю своим неистовым чувствам. Спустя какое-то время Тила ощутила, как Джеймс напрягся и вместе с его последним толчком тепло, словно расплавленная лава, заполнило ее. Она затрепетала от восторга и ослепительного наслаждения.

Джеймс крепко обнял ее, но вдруг вскочил, поспешно оделся и, оставив девушку в полном недоумении, стремительно исчез.

Дрожащая Тила, злясь на него и на себя, пошла к остывшей лохани. Умывшись холодной водой, она нетерпеливо растерлась и завернулась в полотенце.

— Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят! — твердила девушка. — Дело совсем не в том, что он дикарь. Это грубый и жестокий человек. Я ненавижу его и больше ничего ему не позволю! Не позволю! Не позволю!

Вытащив сорочку и панталоны из комода, Тила оделась, подошла к зеркалу, вытерла волосы и пригладила их.

Когда волосы высохли, она с яростью расчесала их щеткой. Ярость сменилась оцепенением, оцепенение — слезами. Нет, она не станет плакать. Надо одеться и спуститься вниз. А когда он появится в следующий раз…

Дверь почти бесшумно открылась и закрылась. Тила быстро обернулась.

Он вернулся. Сейчас Джеймс, одетый в свои, коричневые бриджи и белоснежную сорочку, выглядел истинным джентльменом. Аккуратно причесанные волосы ниспадали на плечи. Он стоял у двери — высокий, стройный, исполненный достоинства, серьезный и красивый. При виде его у нее мучительно сжалось сердце.

— Мне безразлично, что ты ощущаешь себя дикарем, но в мою комнату не смей входить без стука. Он пожал плечами:

— Я сказал брату, что ты не спустишься.

— А по какому праву ты сделал это за меня? Я спущусь к обеду.

— Едва ли. — Он направился к Тиле и улыбнулся, увидев, как угрожающе она подняла щетку для волос.

— Когда ты здесь, рядом со мной, и принимаешь участие в этой ужасной войне, я полон решимости говорить за тебя.

— Я спущусь.

— Не сегодня.

— Ты не смеешь повелевать мною! Ты пришел сюда как властелин, взял то, что тебе нужно…

— Я был очень, очень голоден… Слезы защипали ей глаза.

— Ты берешь то, что хочешь, — продолжала она, — и потом уходишь. Ты…

— Я пришел сюда, — перебил он ее, — и едва вспомнил о той, кто составляет смысл моей жизни, — о моей дочери. Это из-за тебя я едва вспомнил о ней.

— Ты мог бы сказать… хоть что-нибудь.

— Проклятие! Я же сначала пришел к тебе.

— Ты пришел ко мне узнать, нет ли в доме солдат.

— Ты первая, к кому я пришел.

Тила молчала, глядя на него. Он стоял так близко! Казалось, Джеймс заполнил ее всю, без остатка. Воздух в комнате был наэлектризован, словно в грозу.

— Когда ты проснешься, меня здесь не будет. Но до этого я намерен без устали твердить, чтобы ты уехала домой, оставила все это позади, убежала от меня. Вот чего я хочу от тебя. Сделай это завтра. После сегодняшней ночи.

— Уходи сейчас же!

Но Джеймс покачал головой, и, отчаянно вскрикнув, она обвила его руками. Он подхватил ее, крепко обнял и стал целовать — страстно, неторопливо, чувственно. Его пальцы скользнули по волосам, по спине Тилы к ее ягодицам. Джеймс прижимал ее к себе все сильнее и наконец понес ее к постели, неторопливо снял с девушки сорочку и панталоны, потом разделся сам. Каждое его прикосновение было невыносимо чувственным. Он нежно поглаживал ее кожу, ласкал грудь, целовал, обжигая горячим языком…

Всю ночь Джеймс держал Тилу в объятиях. Наслаждаясь каждой минутой, проведенной с ним, она боялась заснуть, но усталость взяла свое.

Уже задремав, девушка услышала его голос, горячий, решительный: