Необоснованные претензии - Кэтрин Коултер

— Вы очень славный, — сказала она, когда наступила благоприятная пауза. Он поднял бровь.

— Я бы предпочел, чтобы в вашем тоне не было столько удивления, — и провозгласил тост за ее здоровье.

— И такой нетребовательный, — добавила она. Он рассмеялся в ответ на эту реплику.

— О, я с радостью затащил бы вас в постель, Элизабет, но в жизни есть вещи поважнее.

Она склонила голову и ничего не ответила, несколько шокированная тем, что он так, мимоходом, заговорил о сексе. Но ведь в конце концов ей двадцать восемь. Она побывала замужем.., у нее был и другой опыт. Она содрогнулась и заставила свою память умолкнуть.

— Такие, как доверие, — продолжал он, и голос его звучал серьезно. — Общие интересы, дружба.

— Странные слова в устах мужчины.

— Вовсе нет. По крайней мере я так не считаю. Чем вы займетесь, Элизабет, когда вернетесь домой?

— Я не вполне уверена. Мой.., адвокат не советует пока возвращаться к концертной деятельности.

Она замолчала, и глаза ее на мгновение потеряли живость и блеск, будто остекленели.

— Возможно, он прав. Но публика так непостоянна. Может быть, через год или чуть позже все будет иначе. И вы кое-чем обязаны этой непостоянной публике. Ваш талант не должен принадлежать вам одной, вы должны его разделить, а не скрывать.

— Благодарю вас за эти слова.

— Не стоит благодарности. А может быть, вы предпочитаете остаться здесь и еще поучиться?

— Нет. Теперь на моей ответственности империя Тимоти.

— Но ведь корпорация Тимоти — дело его семьи. Какое отношение это имеет к вам?

Он заметил, что лицо ее моментально замкнулось, а глаза затуманились, и быстро сказал:

— Прошу прощения. Я вовсе не имел намерения влезать не в свое дело и огорчать вас.

— Благодарю, — повторила она снова, и он ответил ей легким кивком головы.

На следующий день они ехали вдоль Луары и потом остановились, чтобы посмотреть Фонтенбло [12].В этот вечер Чалмерс повел ее в “Мулен-Руж” [13].

Позже она вернулась с ним в отель “Бристоль" выпить бренди, прекрасно сознавая, что делает. Когда они вошли в его роскошные апартаменты, он закрыл за собой дверь и повернулся к ней лицом.

— Вы не обязаны со мной спать, Элизабет. Она чувствовала себя до смешного сконфуженной, робкой, и ее уверенность женщины, чувствующей себя желанной, упала до нуля.

— Я считаю вас очень красивой женщиной и хочу заниматься с вами любовью, но не хочу на вас давить.

— Знаю, — ответила она, и голос ее казался слабым и будто доносился издалека.

Он не подошел ближе, а издали смотрел, как она играет браслетом на левом запястье. Браслет недорогой, хотя и старинный, вероятнее всего, она купила его где-нибудь на “блошином рынке” еще до того, как встретила Тимоти. Внезапно она сказала, запинаясь:

— Я ни с кем не спала с тех пор, как Тимоти.., задолго до того, как он умер.

Он представил ее в постели со стариком и вздрогнул. Потом произнес спокойно:

— Музыканты — странный народ, да? Они часто проводят время со своими фортепьяно или скрипками. У них нет времени для настоящих отношений. Возможно, вы, Элизабет, впервые присоединились к стаду обычных людей. Я думаю, это меняет положение вещей.

"Почему бы и нет?” — подумала Элизабет. Она в Париже, рядом с ней человек, чье общество ей приятно. Он заставил ее смеяться, заставил забыться. Кажется, он ее даже понимает, а большую часть жизни она жила в уединении — ее муштровали, ею командовали. И три года, прожитые с Тимоти, заставили еще больше замкнуться в себе.

«Да, — думала она, — я взрослая женщина и имею право делать, что хочу. Я свободна. А это означает — почувствовать снова…»

— Возможно, вы правы, — ответила Элизабет и попыталась доверчиво улыбнуться ему — усилие, достойное жалости, но он как бы и не заметил этого.

— Вы носите эти женские вещички, которые выглядят так сексуально?