Кружево - Ширли Конран (1993)

— Я не могу больше выносить этот хаос! — расшумелся он как-то на Максину, возмущенно показывая на то, что творилось вокруг. Они стояли в центре парадного зала, заваленного строительным мусором, со снятыми с петель дверями и окнами, где в этот момент как раз ломали перегородки, и потому пыль тут стояла столбом. Максина привыкла к тому, что на этой стадии реставрации или отделки и должен быть подобный беспорядок; поэтому сейчас она видела не только груды мусора, но и то, каким станет зал после завершения всех работ: уже не за горами время, когда он станет поражать элегантностью и изысканностью. Подхватив Чарльза под руку, Максина повела его в другое крыло здания, где строительные работы были уже почти закончены. Но шум и беспорядок там оказались еще сильнее: здесь рабочие циклевали полы, и все было занято их машинами, автоматически раздвигающимися лестницами и приспособлениями, позволяющими добраться до самых неудобных и труднодоступных мест и углов.

Чарльз выскочил отсюда в первую попавшуюся дверь и устремился на конюшню, где обычно размещались его собаки. Но сейчас в этом обычно тихом и спокойном месте тоже орудовала целая армия рабочих. Внутренняя часть конюшен перестраивалась под пассаж, состоящий из милых старомодных магазинчиков, среди которых должны были разместиться также кофейня, ресторан и погребок, где можно будет бесплатно продегустировать их вино.

В отчаянии Чарльз воздел руки, но в этот момент Максина догнала его и потянула за рукав:

«Чарльз, дорогой, ты так долго все это терпел… теперь, любимый, осталось всего несколько недель… давай я покажу то, что уже закончено: галерею предков. Ее закончили только вчера!»

Галереей предков они между собой в шутку называли вводную историческую часть маршрута, расположенную на первом этаже. Вместо экскурсовода предполагалось использовать магнитофонные записи, которые включались простым нажатием кнопки. Живого гида можно было нанять позже: пока Максина не была очень уверена, сможет ли она себе это позволить. Маршрут проходил по комнатам, отделанным малиновой тканью и освещенным только острыми и тонкими — как карандаши — лучами света от специальных ламп. Некоторые маленькие комнаты были полностью затемнены, лишь стеклянные музейные витрины, установленные в них, подсвечивались узкими полосками света так, что создавалось впечатление, будто семейные драгоценности, выставленные в этих витринах, парят в воздухе.

Один из коридоров, шириной около двух с половиной метров, был выкрашен в ярко-желтый цвет, в нем были развешаны портреты предков Чарльза. Проходя мимо изображений де Шазаллей, Чарльз поостыл и успокоился. Изумительно организованная экспозиция прослеживала его род довольно глубоко в историю. Вот семилетний Кристиан, с голубой лентой под кружевной рубашкой, ведет по парку ослика; портрет написан в 1643 году. Вот Амелия де Шазалль, в светло-сером муаровом платье с глубоким вырезом, на плече у нее примостился попугай; это портрет 1679 года. Вот написанный в 1776 году групповой портрет, на котором изображены семеро детей, в том числе две пары близнецов; они с торжественными лицами сидят за обеденным столом и едят виноград и каштаны, а их низенькая, вся в кудряшках, мама кормит миндалем маленькую обезьянку.

«Бедняжки: всем им, кроме самого младшего, во время революции отрубили головы, — внезапно услышал Чарльз откуда-то свой собственный голос, записанный на пленку. — Младшему же удалось переодеться в женское платье, прикинуться сбежавшей от хозяев горничной и добраться до Женевы. Потом он там каким-то образом женился на владелице богатого наследства. А их дочь вышла замуж за Анри Нестля, одного из членов той самой семьи, что владеет крупнейшим шоколадным делом».