В объятиях любви - Барбара Картленд

— Я так и сделаю, — пообещала Аспазия, — но не жди меня здесь. Вдруг она решит послать со мной грума, — Я отправляюсь домой. Но ты помни — я буду беспокоиться о тебе, — Сомневаюсь в этом, — улыбнулась Аспазия. — Я никогда не видела, чтобы ты о чем-либо особенно беспокоился.

Они оба рассмеялись.

Аспазия была права; Джерри никогда напрасно не тревожился. Он воспринимал жизнь такой, какова она есть в данный момент, и старался наилучшим способом использовать положение, в котором оказывался.

Аспазия хотела бы так же относиться к жизни, но подобно своей матушке, она о многом беспокоилась, особенно в последнее время, когда стали кончаться деньги, на которые они жили и которые они платили за учебу Джерри в Оксфорде.

Аспазия знала, что в другое время, если бы у нее не было таких тревожных предчувствий, она радовалась бы прогулке по незнакомому лесу, в котором солнце, льющееся между соснами, падало на поросшую мхом землю, образуя на ней прекрасный золотой узор.

Она ехала по узкой извилистой тропинке между деревьями, пока внезапно лес не кончился и перед нею не явился Гримстоун-хауз.

Она никогда не видела его раньше. По описаниям тех, кто видел его, она составила о доме какое-то представление, но он оказался значительно более величественным и внушительным, чем она ожидала.

Дом был очень старым, возведенный предками герцогини задолго до того, как они стали герцогами. Каждое следующее поколение дополняло и достраивало его.

Перед Аспазией расстилались зеленые парки и виднелись стада пятнистых оленей. Усадьба казалась девушке видением из ее снов.

Она медленно двинулась к ней, думая о том, что, живя в таком прекрасном месте, невозможно быть порочным и злобным, и пытаясь убедить себя, что страшные и ужасные истории о герцогине ни на чем не основаны, Аспазия была уверена, что жестокости, совершавшиеся в поместье от имени герцогини, происходили без ее ведома и что ответственность за них несет ее агент, человек по имени Боллард.

Она выехала на главную подъездную дорогу, прорезавшую весь парк и ведущую прямо к дому, и, проезжая по ней, ощущала, как колотится ее сердце. Она понимала, что их будущее полностью зависит от результатов ее визита к герцогине.

«Может быть, она не захочет принять меня», — подумала она.

Аспазия вдруг почувствовала себя бессильной сделать что-либо и стала молиться Богу, думая, что ее дядя тоже молился бы, если бы знал о ее намерении.

Затем она обратилась к своей матушке.

«Помоги мне, мама! Помоги мне! — повторяла она про себя. — Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты любишь Джерри и меня. В этот момент мы отчаянно нуждаемся в твоей помощи».

Она все еще молилась, когда подъехала к парадному входу, к которому вел ряд массивных ступеней из серого камня. Аспазия продолжала сидеть, беспомощно оглядываясь, не зная, где ей следует оставить лошадь и как подняться к двери.

В этот момент показался грум, выбежавший из бокового флигеля, и, когда он подбежал к ее лошади, она улыбнулась ему и сказала:

— Благодарю вас, но не подождете ли вы немного, прежде чем отвести мою лошадь в конюшню? Мне не назначали Встречи, и, быть может, ее светлость не примет меня.

Грум был очень молод и, взглянув с восхищением на Аспазию, он поднес руку ко лбу:

— Я подожду, мэм.

Она соскользнула с седла на землю и пошла вверх по ступеням, но не успела найти колокольчик или сигнальный молоток, как дверь открылась.

Она сразу же увидела трех лакеев, дежуривших в огромном холле с мраморным полом, ионическими колоннами и изысканными картинами на стенах.

Аспазия шагнула вперед, не зная, обратиться ли ей к лакеям, когда в холле появился пожилой дворецкий и направился к ней.

— Доброе утро, мадам, — сказал он голосом полным уважения, в котором слышался, однако, вопрос.

— Если возможно, — начала Аспазия с похвальным спокойствием, — я хотела бы видеть ее светлость герцогиню.