Сердце мое - Элизабет Лоуэлл (1997)

Со стороны улицы дом Шелли выглядел как вытянутое в длину одноэтажное здание — своего рода калифорнийская версия домика для отдыха в выходные; крыша, выложенная черепицей, стены, часть которых была возведена из термоустойчивого стекла с прослойкой из натурального красного дерева. Узкий внутренний дворик был обсажен густыми зелеными растениями — за ними явно ухаживала заботливая рука, и посреди темно-бурой травы и чапарали они выглядели очень эффектно. Дворики соседних домов окружала изгородь из калифорнийского Мамонтова дерева, около шести футов в высоту.

— Осторожно, — обратилась Шелли к Кейну, — здесь несколько дощечек под ногами совсем расшатались. Давно уже думаю их починить, но все как-то руки не доходят…

Но Кейн едва ли слышал ее слова. Войдя в дом, он понял вдруг, что видел снаружи лишь верхушку айсберга из черепицы, стекла и красного дерева, каким в действительности оказался дом Шелли.

Встроенный в холм, дом имел три уровня: от специального уровня-»этажа», предназначавшегося, очевидно, для вечеринок и приемов гостей и располагавшегося на уровне улицы, по которой они только что приехали, до тихого и спокойного «спального этажа», устроенного тридцатью футами ниже. Воспользовавшись естественной наклонной кривой природного холма, архитектор сумел устроить на нижнем «этаже» плавательный бассейн, патио — маленький внутренний дворик, вымощенный каменной плиткой, а также специально оборудованное местечко для пикников и небольшой цветник.

Отражающая свет вода в бассейне манила, обещая прохладу и удовольствие. Легкий ветер, который поднимался из низин дикого оврага, раскинувшегося далеко за домом, приносил удивительные ароматы цветов, распространяя экзотические запахи по всему дому. Из окон лились потоки золотых лучей калифорнийского солнца.

Стоя посреди первого уровня-»этажа», Кейн молча медленно осматривал дом, словно пытаясь вобрать его, сделать частью самого себя. Нигде еще, ни в одном уголке земли, не чувствовал он себя так хорошо, так по-домашнему, как здесь, в доме Шелли. Все здесь нравилось ему — начиная от мягкого блеска отполированного деревянного пола под ногами до гладких кремовых стен и потолков, часть из которых пропускала солнечный свет.

Дом Шелли был просто напичкан последними техническими достижениями цивилизации и вместе с тем выглядел удивительно «диким», все в нем было совершенно естественным. Эта «дикость» проявлялась хотя бы в изумительных видах, открывавшихся из окна. Холмы, окружавшие дом, были столь высоки, что почти в любом другом месте земного шара их называли бы горами. Их отвесные каменистые склоны, покрытые густой чапаралью, сухой и шершавой, как наждачная бумага, оказались настолько неприступными, что не покорились даже земельному голоду Лос-Анджелеса — соседнего мегаполиса. Никто, кроме диких животных, не нарушал безмятежного спокойствия заросших оврагов, ущелий и крутых склонов.

Кейн тонко чувствовал волнующее притяжение этого пейзажа. Где бы он ни находился, в какой бы части света ни оказывался, он всегда тосковал по диким калифорнийским красотам. И, зная, что в полной мере может ощутить их только здесь, он выбрал именно Лос-Анджелес для своего пристанища-дома.

И теперь он был уверен, что такие же чувства испытывает и Шелли. Там, в какой-то сотне футов от дороги, ведущей к ее дому, земля нисколько не изменилась с того дня, когда на ней высадились испанцы и некий капитан, приняв новый континент за землю обетованную, назвал ее Калифорнией.

Молча Кейн смотрел на удивительной красоты пейзажи, раскинувшиеся за окнами дома Шелли. Ее дом вместе с цепочкой домиков, расположенных по соседству, казался ему крохотным камешком в сверкающем на солнце ожерелье, наброшенном на безлюдные склоны Крутых вершин. Далеко внизу вьющаяся лента дороги вела к другим домам, но они были едва видны за зарослями, укутывавшими холмы.