Сердце мое - Элизабет Лоуэлл (1997)

В течение нескольких следующих мгновений Кейн заставлял себя расслабиться. Он ведь прекрасно разбирался в людях — и сейчас его внутреннее чутье подсказывало ему, что с Шелли он должен вести себя очень и очень сдержанно, осторожно. Похоже, что лучше и впрямь пока держаться исключительно в деловых рамках…

И больше никаких страстных поцелуев, этого дикого, сладкого меда и огня… Никаких объятий, никакой ласки, только разжигающей его голод и напоминающей ему о его одиночестве. Никаких больше желаний, напрягающих изнутри все его тело до сладкой, почти невыносимой боли, забирающей все силы и заставляющей, все, быстрее и быстрее биться сердце…

«Все это и впрямь может плохо кончиться. Полным разрывом», — подумал Кейн.

Поэтому, еще раз тяжело вздохнув, он вновь включил двигатель. Раздалось громкое, почти успокаивающее урчание мотора.

Если Кейна вообще что-либо могло сейчас успокоить…

— Да, ты права. — И тихие слова его прозвучали, довольно зловеще, почти заглушаемые этим механическим урчанием. — Я действительно привык к прощаниям.

Он помолчал.

— А теперь пора есть. Я чертовски проголодался. Раздался отчетливый, щелкающий звук — и, уже в следующее мгновение «ягуар», управляемый его умелыми, сильными и ловкими руками, снова поехал — все дальше и дальше, выезжая на дорогу, безоглядно ныряя в опускающиеся на землю сиреневые сумерки.

Заведение, которое выбрал Кейн, оказалась одним из тех уютных французских ресторанчиков, которыми изобилует западная часть Лос-Анджелеса. К, радости Шелли, которая все же боялась, что ужинать ей придется в одной из тех наводящих тоску дорогих забегаловок, где вечно снуют толпы туристов, жадных как до еды, так и до автографов голливудских знаменитостей, и где энергичные продюсеры дополнительно платят метрдотелям за разрешение позвонить в том случае, если кто-то будет срочно разыскивать их по пейджеру.

Уютный французский ресторан «Ля шансон», выбранный Кейном, предлагал разнообразный выбор блюд, старые, хорошо выдержанные вина и, разумеется, высокие цены. Лоск прекрасно отглаженного и накрахмаленного столового белья, серебро и хрусталь, мягкий, приглушенный свет свечей — все это, казалось, создавало совершенный фон для негромких разговоров: последние книжные новинки, выставки и театральные постановки обсуждали здесь не менее часто, чем проблемы международной безопасности, скачки цен на недвижимость и положение дел в Красном Кресте.

Однако в разговорах большинства людей, посещавших рестораны подобного типа, и книги, и произведения искусства, и театральные постановки были таким же бизнесом, как и все остальное.

— И все-таки ты часто бываешь в Лос-Анджеле — спросила Шелли, открывая меню.

Кейн быстро посмотрел на нее, но на этот раз она не полезла в сумку за блокнотом и ручкой. «Ну, хоть на этом спасибо, — мрачно подумал он. — Если только увижу здесь этот дурацкий блокнот, то подожгу его. Вот возьму и спалю на свечке — я за себя не ручаюсь…»

Уже давно ничто не приводило Ремингтона в такую ярость, как этот стиль поведения, выбранный Шелли, — она, видите ли, пытается скрыть свои чувства за этим непроницаемым фасадом, за имиджем деловой женщины. Нет, достань она еще раз свой блокнот — и конец его выдержке!

— Я живу в Лос-Анджелесе так часто, как могу себе это позволить, — ответил он.

— И что же, город тебе нравится?

Кейн почувствовал, что, быть может, не все еще потеряно. По самому тону ее вопроса он понял, что Шелли и впрямь интересно узнать о его отношениях с Лос-Анджелесом. Во всяком случае, это был уже не тот нейтрально-холодный голос, которым она старалась говорить с ним с той самой минуты, когда узнала, что ему приходится много путешествовать.

Он едва заметно улыбнулся, и кончики его усов чуть задрожали.

— Да, нравится, — просто ответил он. — Хотя это, наверное, звучит не очень современно.