Завтрак у Sotheby’s. Мир искусства от А до Я - Хук Филип (2013)

Эльстир – вымышленный художник, персонаж Пруста, неоднократно появляющийся на страницах эпопеи «В поисках утраченного времени». Его фамилия – нечто среднее между Уистлером и Эллё, его облик отличает изысканность и утонченная светскость, его жена – увядшая красавица. Как живописец он одновременно Дега, Ренуар и Моне, но чем-то сродни и Сардженту. Одна из его наиболее популярных картин носит название «Гавань Каркетюи», ее вполне можно вообразить среди реальных пейзажей импрессионистов. Герцог Германтский относится к Эльстиру с пренебрежением; он утверждает, что живопись Эльстира поверхностна. «Чтобы смотреть эти картины, не нужно быть эрудитом. Я отлично знаю, что это простые наброски, но, по-моему, они недоработаны»[17]. Подобной критике подвергались при жизни и Сарджент, и Уистлер.

Géricault

Жерико

Теодор Жерико был идеальным воплощением художника-романтика. Он любил риск. Если бы он родился двести лет спустя, то носился бы на мощном «харлее-дэвидсоне» и, возможно, принимал наркотики. Но он жил в начале XIX века и потому обожал скаковых лошадей и тяготел к крайностям: к углубленному самоанализу, к титаническим поступкам, превосходящим человеческие силы и возможности.

Главным шедевром, созданным им за короткую жизнь, принято считать чрезвычайно необычную картину «Плот „Медузы“», холст размером с двухэтажный дом, изображающий последствия кораблекрушения. Он был написан на современный Жерико, даже злободневный сюжет: в 1816 году, за два года до создания картины, снаряженный правительством Франции фрегат «Медуза» затонул у берегов Африки. На картине выжившие сбились в центр плота, носимого по волнам; мужчины, живые и мертвые, нагие и одетые, представляются ожившим сгустком плоти, вздымающимся на холсте, средоточием страха и упорной, неослабевающей энергии. Странный, потусторонний свет, изливающийся с потемневших, затянутых грозовыми облаками небес, играет на напряженных мускулах, его желчный, зеленовато-желтый оттенок придает телам нездоровую, мертвенную бледность.

По наспех сколоченным, ненадежным доскам плота несчастные жертвы кораблекрушения бросаются вперед, замирая на пике этого порыва. Словно взметнувшись вверх в приступе отчаяния, двое, образующие вершину этого треугольника плоти, исступленно машут, завидев вдали крошечный парус. Это надежда на спасение, но точно ли их успели заметить? Маленький кораблик на горизонте движется к ним или уплывает? Отдельные группы фигур на плоту словно повторяют очертания вздымающихся и пенящихся волн: они словно поднимаются и опадают, движимые противоречивыми страстями, надеждой, страхом, ликованием и отчаянием.

Эту картину Жерико писал более года. Он прочитал опубликованные незадолго до этого воспоминания о катастрофе одного из выживших, корабельного хирурга Анри де Севиньи. Жерико разыскал корабельного плотника, который сколачивал из досок плот, после того как фрегат наскочил на риф, и заказал ему модель спасательного средства в миниатюре. Потом снял огромную мастерскую, чтобы в ней мог поместиться холст гигантских размеров. Обрил голову и, если не спал, неотрывно, без отдыха, работал над картиной. Не принимал посетителей. Жил монахом. Завершив картину, он перенес нервный срыв и был доставлен в заведение, которое сегодня мы назвали бы реабилитационной клиникой. Хотя невероятные усилия, затраченные на работу, вполне могли подстегнуть этот нервный срыв, его глубинные причины были куда более мрачными, зловещими и давними.