Великое зло - М. Дж. Роуз (2015)

Полагаю, эта воображаемая картина ужасала меня более всех остальных: перед моим внутренним взором снова и снова вставал образ, не отпускающий меня вот уже десять лет, образ моей несчастной Дидин.

– Что заставило малышку подняться с постели? – спросил один мой товарищ у другого. – Даже если собака рычала, громко лаяла и разбудила ее, то девочка скорее должна была забраться с головой под одеяло, а не выскакивать из дома.

Резонный вопрос. Но я мог представить, как развивались события. Вот Лили подходит к постели в комнате, которую делит с сестрами. Закрывает глаза; темные ресницы бросают тень на чистую кожу. Голубоватые вены на шейке. Вот она удобно устраивается на постели: головка чуть склонена к плечу, дыхание мерно вздымает грудь. А затем…

В окне возникает собачий силуэт. Собака с глазами, как текучий топаз, – почти человеческими. Темная тварь, крупнее обычных псов; шкура сияет в лунном свете. Темная тварь. Голодная…

Дети любят животных. В доме у Лили всегда жили собаки. Если одна из них залаяла, это могло вызвать у ребенка интерес или беспокойство. Но напугать?.. А вот если она увидела рядом с собой пса с пылающими глазами и жадным голодным взглядом…

Начался отлив; море больше не делилось с нами своей добычей, и Трент предложил отправиться к Замку Елизаветы, обыскать развалины и землю вокруг них. Хотя сомнительно, что ребенок туда добрался, проверить нужно было все равно. Если девочку увели насильно, похититель мог переправить ее морем, на лодке. Если она шла сама, следуя за собакой, то могла пересечь песок прошлой ночью во время отлива – и провести все это время в окрестностях замка. Островные ребятишки обожают играть в таких местах. Они как будто попадают в волшебную страну. Возможно, Лили даже не поняла, какой переполох вызвало ее исчезновение.

С самого приезда на остров я избегал посещать подобные развалины. Заброшенные на протяжении столетий, бесполезные – приманка для путешественников, не более того. И сейчас, оказавшись здесь, я с изумлением увидел, насколько пустыми и жалкими они были.

Тем утром мы вчетвером забрались внутрь. До сегодняшнего дня я не обмолвился ни словом о том, что тогда произошло, – не находил объяснения. После моего побега из замка – да, я осознанно использую это слово! – когда я стоял, ошеломленный, на берегу, хватая ртом свежий морской воздух, я решил, что никогда, никогда не расскажу о том, что случилось, – иначе люди сочтут меня безумцем. Возможно, рассказать следовало. Возможно, тогда удалось бы избежать того, что обрушилось на нас потом.

Итак, мы вошли под каменную арку; сырость тисками сжала мою грудь. Она проникала повсюду. На острове Джерси влажность ощущается повсеместно, но здесь было нечто особое. Как будто камни замка веками впитывали воду, и сейчас она вытекала из них.

Толщина крепостных стен превышала метр; узкие щели-бойницы давали освещение и толику свежего воздуха. Снаружи солнце то пряталось за тучами, то выглядывало вновь; в его неверном свете мы шли, отбрасывая длинные тени. На стенах кое-где сохранились лохмотья гобеленов. Возможно, когда-то они изумляли красотой и изысканностью, но сейчас настолько обветшали, что, казалось, подуй – и улетят, не останется ни клочка. Рисунок едва просвечивал на ткани: очертания тел, движения рук или ног – все остальное оказалось изъедено временем и молью. Остов здания и клочки некогда прекрасных драпировок вызывали на ум только одну метафору: могила – и в ней разложившиеся трупы.

Углубляясь в развалины, мы почти не разговаривали; только время от времени звали пропавшую девочку. Ее имя эхом отражалось от стен, пока мы бродили по обломкам.