Сладкая, как мед - Джоан Вулф

— Он любил тебя, — добавила Сара. В ответ прозвучал горький смех. — Но ведь это правда! — настаивала она.

— Разве это любовь? — Теперь в его голосе слышался гнев. — Тот, кто любит, не позволит себе ничего подобного.

— Как это ни странно, но мне кажется, что отчасти я могу его понять!

— заявила Сара.

— Что ты хочешь этим сказать? — Он медленно поднял на нее удивленный взор.

— Я хочу сказать, что понимаю… какое чувство довело его до столь ужасного состояния. Это была ревность, Энтони. Он видел, что ты… немного привязался и ко мне тоже, и не захотел тебя делить. Человек, охваченный ревностью, может оказаться способен на многое, о чем и не помышлял бы в нормальном состоянии.

В его светлых глазах вспыхнули гнев и растерянность.

— Ради всего святого! Я что, не имел права на иные привязанности, кроме него?

— По-моему, он думал именно так. — Саре так больно было видеть его недоумение и горе, что она потупилась. — Мистер Блейк рассказывал мне как-то об одном коллекционере, для которого главным в жизни было самому владеть полюбившейся картиной. Он терял покой и сон, если знал, что она принадлежит кому-то другому. Он непременно должен был ее заполучить. Для себя, себя одного. Только в этом случае он мог позволить себе наслаждаться ее красотой. — Сара подняла взор и посмотрела ему в глаза.

— По-моему, Макс относился к тебе примерно так же. Он добивался полной и безраздельной власти. И не терпел соперников.

Энтони долго смотрел на нее, осмысливая столь невероятные для него веши. Охнув, он спрятал лицо в ладони.

— Боже мой! Неужели я сам такое, чудовище, раз способен разбудить столь чудовищную любовь?

От жалости у Сары разрывалось сердце. Она больше не в силах была оставаться на месте, соскочила с кровати и подбежала к нему.

— Все дело в том, что ты намного лучше и чище их, не говоря уже о твоей красоте. Вот почему они либо готовы сделать из тебя идола, либо начинают завидовать тебе, либо ревновать ко всем остальным. Но твоей вины в этом нет!

Энтони вслепую простер к ней руки, обхватил за талию, привлек к себе и спрятал лицо у нее на груди.

— Он мертв, Сара! — простонал Чевиот. — Он мертв!

— Я знаю, любимый. — Стараясь не обращать внимания на бившую его нервную дрожь, она обняла его за плечи и прижалась щекой к густым шелковистым волосам. — Я знаю! — Где-то на груди ее ночная рубашка вдруг стала влажной и горячей, и Сара добавила, прижав Энтони к себе еще крепче:

— Может, оно и к лучшему, что он сделал это сам. Иначе тебе пришлось бы сдать его властям…

— Да, пришлось бы.

— Знаю. И это наверняка разорвало бы тебе сердце.

Они надолго замолчали, не двигаясь с места. Его плечи ни разу не вздрогнули, хотя рубашка Сары намокала все сильнее. Наконец Сара сказала:

— Когда ты сегодня не пришел, я испугалась, что ты откажешься от меня. Я испугалась, что ты винишь меня в том, что стало с Максом.

Он поднял голову и удивленно заглянул ей в лицо. Его ресницы были влажными.

— Как я могу от тебя отказаться? Я просто умру от одиночества!

— Энтони… — прошептала она. Ей так больно было видеть его горе, и все же где-то в глубине души зарождалась упрямая, жаркая радость.

А он зажмурился, снова прижался к ней лицом и попросил:

— Обними меня, Сара! И не отпускай!

И она с готовностью подчинилась.

Эпилог

Сентябрь 1818 года

Во второй половине по-осеннему яркого солнечного дня дорожный экипаж герцога и герцогини Чевиот остановился у парадного крыльца Шато-де-Вьенн, резиденции графа де Вьенна, одного из кузенов Чевиота. Возведенный в эпоху Ренессанса, замок прекрасно вписывался в чудесный пейзаж окрестностей Онфлера. В наполеоновские времена этим замком завладел один из его маршалов, но вскоре после Ватерлоо граф де Вьенн вернулся из Англии. Французский король восстановил права де Вьенна на родовое поместье.