Женщины в любви - Дэвид Лоуренс (2007)

Она взглянула на него. В его глазах мелькали смешанные чувства, ему было что-то нужно от нее и вместе с тем не нужно. Она слегка поежилась, словно он видел ее насквозь и от этого ей было больно. Она помрачнела, ее душу заволокли тучи и она отвернулась. Ее вытащили из ее светлого мира одиночества. И ей было страшно соприкасаться, все это время ей все казалось неестественным.

– Да, – туманно сказала она сомневающимся, отсутствующим голосом.

Сердце Биркина мгновенно сжалось в какой-то горькой агонии. Для нее все это было пустым звуком. Он вновь ошибся. Она жила в собственном самодостаточном мире. Он и его надежды были лишь случайностями, нарушающими ее границы.

Это привело ее отца в крайнюю степень дикого раздражения. Из-за нее ему приходилось соотносить все это со своей жизнью.

– Итак, что ты скажешь? – воскликнул он.

Она сжалась. Затем полуиспуганно взглянула на отца и сказала:

– Я же молчу, так? – словно боялась, что выдала себя.

– Да, – раздраженно сказал он. – Но тебе не обязательно выглядеть полной дурой. У тебя же еще остались мозги или нет?

Она отшатнулась от него с ощущением враждебности.

– Что значит, остались ли у меня мозги? – повторила она угрюмым отчужденным голосом его слова.

– Ты же слышала, что у тебя спросили? – яростно закричал ее отец.

– Разумеется, слышала.

– Ну и что, тебе трудно ответить? – громовым голосом закричал отец.

– А нужно?

Такой дерзкий ответ лишил его дара речи. Но он ничего не сказал.

– Нет, – сказал Биркин, чтобы смягчить напряженность, – сразу отвечать не нужно. Можете ответить, когда захотите.

Ее глаза метнули мощные искры.

– Зачем мне нужно что-то отвечать? – воскликнула она. – Это ваше личное дело, меня это никак не касается. Зачем вы оба давите на меня?

– Давят на нее! Давят на нее! – воскликнул ее отец в горьком злобном гневе. – Давить на тебя! Да жаль, что нельзя так надавить на тебя, чтобы ты начала вести себя разумно и прилично! Давят на нее! Ты за это ответишь, ты своевольная тварь!

Она замерла, стоя в центре комнаты, и ее лицо угрожающе сияло. Она застыла в удовлетворенном противостоянии. Биркин взглянул на нее. Он тоже был зол.

– Никто на вас не давит, – сказал он очень мягким пугающим голосом.

– Нет, давит, – воскликнула она. – Вы вдвоем стремитесь меня во что-то втянуть.

– Это ваше заблужение, – иронично ответил он.

– Заблуждение! – воскликнул ее отец. – Упрямая дура, вот кто она.

Биркин поднялся с места и сказал:

– Хорошо, вернемся к этому через какое-то время.

И не говоря больше ни слова, он вышел из дома.

– Дура! Дура! – кричал на нее отец с крайней горечью в голосе.

Она вышла из комнаты и поднялась наверх, что-то напевая себе под нос. Но она трепетала всем телом, словно после какой-то ужасной схватки. Из своего окна она видела, как Биркин идет вверх по дороге. Он шел в таком состоянии праведного гнева, что она все время продолжала думать о нем. Он был смешон, но она боялась его. Ей казалось, что она избежала какой-то опасности.

Ее отец сидел внизу, обессиливший, униженный и разочарованный. Казалось, после каждого беспочвенного столкновения с Урсулой, в него вселялись тысячи демонов. Он ненавидел ее так, словно единственное, чем он жил, была эта крайняя ненависть к ней. В его сердце был самый настоящий ад. Но он вышел из себя, чтобы спастись. Он знал, что должен поддаться отчаянию, смириться, позволить отчаянию охватить себя и покончить с этим.